Assassin's Creed. Черный флаг. Оливер Боуден

Один хлев уже вовсю горел. Горел и подожженный дом. Нужно было, не мешкая, будить родителей.

      Отсветы пожара окрасили землю в оранжевый цвет. До моего слуха донесся топот копыт. Мелькнули силуэты удалявшихся всадников. Они свое черное дело сделали. Я схватил камень, собираясь метнуть его им вдогонку. Но у меня была забота поважнее. Кряхтя от натуги и боли, я швырнул камень в окно нашего дома.

      Послышался звон стекла. Я молил Бога, чтобы эти звуки разбудили родителей. Дым во дворе стал еще гуще. Пламя гудело так, словно оно выплеснулось из недр ада. В горящих хлевах отчаянно блеяли овцы. Оттуда пахло паленой шерстью и горелым мясом.

      Дверь дома открылась. Отец выскочил наружу, стараясь избегать языков пламени. Мать он держал на руках. Отцовское лицо не выражало ничего, глаза были пустыми. Убедившись, что мать жива и не обожглась, отец осторожно положил ее на землю, неподалеку от места, где стоял я. Потом он выпрямился и несколько секунд беспомощно смотрел на горящий дом. Словно очнувшись, мы оба бросились к ближайшему хлеву, откуда еще слышалось блеяние овец. Но вскоре оно стихло. Все наше стадо – источник существования родителей – погибло в огне. Лицо отца было мокрым от выступившего пота и блестело в отсветах пожара. А потом отец сделал то, чего не делал никогда в своей жизни. Он заплакал.

      – Отец…

      Я потянулся к нему, но он резко отстранился, сердито передернув плечами. Когда же он снова повернулся, я увидел светлые борозды, оставленные слезами на его щеках. Казалось, последние крупицы самообладания отец употребил на то, чтобы не броситься на меня с кулаками.

      – Отрава. Вот ты кто, – произнес он сквозь зубы. – Отрава. Разрушитель нашей жизни.

      – Отец…

      – Убирайся прочь. – Он плюнул мне под ноги. – Вон отсюда. Я больше не желаю тебя видеть. Никогда!

      Мать шевельнулась, словно хотела что-то возразить. Но мне было невыносимо видеть ее лицо, и, чтобы не усугублять ее страдания, я вскочил на лошадь и покинул пепелище.

      14

      Я скакал в ночи, сопровождаемый горем и яростью. Мой путь лежал в «Старую дубинку», где все это однажды началось. Я ввалился туда, держась одной рукой за грудь. Мое лицо, которому изрядно досталось, и сейчас еще саднило от ран.

      Все разговоры в зале мгновенно стихли. Внимание посетителей обратилось ко мне.

      – Я разыскиваю Тома Кобли и его пронырливого сынка, – сказал я, хмуро оглядывая зал и тяжело дыша. – Они были здесь?

      Вместо ответа посетители поворачивались ко мне спиной и опускали плечи.

      – Нам здесь не надо лишних бед, – отозвался из-за стойки Джек, хозяин таверны. – Хлопот, что ты нам доставил, хватит на всю оставшуюся жизнь. Благодарим тебя покорно, Эдвард Кенуэй.

      Он имел обыкновение слеплять слова в один ком, а потому я услышал что-то вроде «бладримтяпкорно».

      – Настоящие хлопоты начнутся у тебя, Джек, если ты где-то прячешь обоих Кобли, – пригрозил я и шагнул к стойке.

      Я знал, что с внутренней стороны стойки на гвозде висели