Так сошлись звезды. Татьяна Абалова

екращающиеся крики и требовательный стук.

      Яся надела на шею мамин оберег, немного постояла у забора, вслушиваясь в голоса, попыталась раздвинуть доски, но, поранив пальцы, тут же сунула их в рот, отсасывая выступившие капельки крови.

      Страшный грохот, донесшийся со стороны ворот, заставил ее попятиться, тоненько заплакать и побежать к лесу, темной полосой выступающему за капустным полем.

      Два-три удара и крепкие на вид створки ворот снесло с петель. Ворвавшаяся во двор людская масса разделилась. Кто-то кинулся колотиться в запертую дверь дома, кто-то в сарай, где топталась сытая скотина.

      – Вот доказательство! – раздался визгливый голос, принадлежавший жене кузнеца. Беловолосая, с округлыми щечками, всегда улыбчивая, сейчас она в свете факелов выглядела разъяренной фурией, требующей крови. – Смотрите, люди добрыя! Все коровы Огнешки живые и стельные! А наши, наши что?

      – Моя вчерась сдохла!

      – А моя третьего дня!

      – Ведьма она, как есть ведьма!

      Люди, набиваясь в сарай, грозились поджечь его факелами, которыми мотали из стороны в сторону, пугая и без того неспокойную скотину.

      – Ух, разойдись! – крикнул кузнец и замахнулся огромным молотом, намереваясь одним ударом вышибить дверь, ведущую в дом.

      Тут резные ставни открылись, и у окна появилась спокойная хозяйка.

      – Неклюд, зачем грозишься выбить двери?

      – Тебя, поганую ведьму, достать!

      – Не ты ли плакал под моими окнами год назад, когда Аглая разродиться не могла? Как здоровье любимого сыночка?

      Кузнец опустил молот и озадаченно почесал затылок.

      – Ну, дык…

      – Ох, люди добрыя! – заголосила подбежавшая к Неклюду жена. – Слухайте, она и сыночка нашего грозится извести! Сначала за скотину взялась, апосля дитятками закончит!

      – Смерть Огнешке, смерть! – послышался крик из толпы.

      Неклюд опять поднял молот.

      – Варсюк, – обратилась та, которую называли ведьмой, к крепкому мужику, неподвижно стоявшему в волнующейся толпе, как камень-скала посреди бурной реки, – ты ведь староста, образумь народ, расскажи, о чем я тебе поведала десять дней назад?

      Не дождавшись ни слова в ответ, содрогнувшись от прищуренного злого взгляда, она уже тише добавила:

      – Или злобу затаил, что отказала тебе?

      Стоявшая рядом с Варсюком баба сделалась пунцовой и закричала во все горло:

      – Сжечь ведьму!

      – Гарния, не я ли мужа твоего два года лечила от сухотки?

      – Помер он, загубила-таки, а за ним следом два сына ушли! – сварливо выкрикнула Гарния, сделав шажок в сторону Варсюка, словно ища в нем защиты. Тот, не спуская глаз с «ведьмы», обнял вдову.

      – Мне жаль твоих сыновей, что в лесу сгинули, но разве я их на медведя посылала?

      – А коров, коров наших почему погубила? Твои вона, целые стоят! – не унималась жена кузнеца.

      – Не пускали бы коровушек к Жабьему озеру, тоже живы остались бы. Я предупреждала Варсюка, что озеро кислой тинь-травой начало зарастать, она для скотины хуже яда, но староста меня не услышал. Видимо, о другом думал, а, Варсюк?

      – Ведьма, – зло прошипел староста.

      – Ведьма, ведьма! – понеслось в толпе.

      – Сносить дверь или не сносить? – раздался бас кузнеца. – Я уже устал молот задрамши держать.

      В этот момент кто-то из толпы кинул в окно факел, который, пролетев над головой «ведьмы», ударился об стену и, задев деревянную полку, упал на накрытый расшитой скатертью стол, где осталась неубранной после ужина посуда. Сушившиеся на полке целебные травы вспыхнули ярче соломы, от них огонь перекинулся на занавески, побежал вверх, яростно облизал просмоленные потолочные балки, добравшись до окон, брызнул острыми осколками стекла, заставляя толпу отхлынуть от горящего дома. Пламя гудело и билось, рвалось к небу из печной трубы, не оставляя хозяйке ни малейшей возможности выжить.

      – Ох! – крикнула опомнившаяся Аглая. – У нее же дома дочка, Яся. Сгорит же заживо! Неклюд, ломай дверь!

      Кузнец со всей силы ударил молотом, и дверь, ухнув на пол, подняла сноп искр. Огонь, вырвавшийся в открытый проем, перекинулся на крытую свежей соломой крышу, а оттуда на сарай, где страшно замычали коровы, чуя беду.

      Неклюд, у которого огонь опалил бороду и усы, кубарем скатился с крыльца, тряхнув тяжелой головой, поднялся, опираясь на свой молот, и застыл, заворожено глядя на беснующееся пламя. Услышав истеричный зов жены, опомнился и побежал выручать оставшуюся без хозяйки скотину, которую сельчане принялись делить тут же, не выходя из разоренного двора.

      Только Варсюк не трогался с места. Он не спускал глаз с окна, где недавно стояла желанная, но неприступная Огнешка.

      – Ведьма, – прошептала млеющая под его рукой Гарния, о которой он и думать забыл.

      – Дура ты, – сплюнул Варсюк и оттолкнул прилепившуюся к нему вдову. – Иди домой, а то зудишь,