Я учусь быть мамой (сборник). Лена Никитина

ее основу положен цикл авторских публикаций в «Комсомольской правде» – самой популярной и смелой газете Советского Союза, куда маму пригласили вести рубрику «Домашний педсовет». Сказали: «Надо, Лена Алексеевна! Кому же, как не вам!» – и она добросовестно читала сотни писем, анализировала, обобщала и писала целыми подвалами.

      Признаюсь, «Отчий дом» я не люблю. Это памятник периоду, когда мамы у нас просто не было. Была известный педагог, «та самая Никитина». Были непрекращающиеся заседания каких-то советов и ассоциаций, работа для «Комсомолки» и на ТВ (передача «Для вас, родители!», тоже всесоюзная), череда выступлений и поездок по всему Союзу.

      А если она и оставалась дома, то часто мы слышали одно: «Мама работает». Хозяйство – на старших сестрах, а она сидит где-нибудь на втором этаже за прикрытой (не до конца, впрочем) дверью, за стареньким столом, приспособленным под письменный. Стол и все его окрестности покрыты раскрытыми книжками и журналами, слоями писем и выписок. Посередине – рукописные, заклеенные бумажными лоскутками листы, исписанные ее крупным твердым почерком учителя-словесника. Старая настольная лампа, большие чашки с чаем, которые мы ей носим по очереди…

      Потом мама читает всему семейству то, что у нее получилось.

      Семейство всерьез обсуждает, делает замечания и советует что-нибудь подправить. Нам – от 8 (младшей Любаше) до 20 (Алексею). Мне, «главному критику», – едва ли 14. Так сказать, «педагогика сотрудничества» в действии.

      Мама выслушивает, поправляет. По ходу обсуждает с нами разные воспитательные проблемы и включает потом наши суждения в книжки. Мы, дети, знаем, что вместе с мамой делаем нечто очень важное, причем для всего человечества.

      Это много значило для нас. И все же, вздыхая, свидетельствую: чрезмерная уважительность к детским мнениям, да еще помноженная на публичность, дала не самый лучший результат. Как мне представляется сейчас, «сотрудничество» со взрослыми превысило меру, когда оно было нам по-настоящему полезно, и перегрело нашу амбициозность.

      В самом начале книжки «Я учусь быть мамой» я, 16-летняя, отвечаю на вопрос: «Зачем детям нужна мама?». В то время я не вылезаю из книг, могу настрочить вполне связный текст на любую гуманитарную тему и уже вижу себя едва ли не лучшим журналистом страны. Ну как же: ведь я в маминых книжках выступаю равноправным собеседником!

      В главке «Разговор о совести» Лена Алексеевна после жаркой дискуссии соглашается с 17-летним Алексеем, который убежден, что «ребенок приобретает свои нравственные критерии, когда еще ничего не понимает, как бы впитывает с молоком матери свои нравственные оценки».

      В дополненном издании 1989 года публикуется письмо из армии 19-летнего Ивана, который размышляет о важности семьи, словно бы говоря с трибуны.

      20-летняя Анна дает в пользование «всему человечеству» личные дневники. Сейчас она вспоминает: «Редактор требовал книгу в расширенном варианте, да еще в сжатые сроки. Мама уговаривала меня опубликовать фрагменты из моих записей о детях: “Анютик, ты столько времени мне сэкономишь – несколько страниц готового текста! Да и книга намного живее и интереснее станет!”»

      Сегодня, конечно, интереснее всего не читать наши категоричные и не всегда собственные юношеские мысли, а видеть, какой импульс к размышлениям они дают Лене Алексеевне. Ее внутренняя работа не останавливается. Она постоянно готова к «обратной связи», к рассмотрению другой позиции, критическому пересмотру собственных взглядов. Сила ее доверия к нам и нашим мнениям была просто невероятной. Она была убеждена, что в совместном поиске истины взрослый и ребенок имеют абсолютно равные позиции.

      «Отчий дом» – отлично сконструированная методичка. Но все же в ее авторе – больше от публициста, воспитателя, лектора, чем от нашей мамы. И название соответствующее – высоконравственное и претенциозное, в духе тогдашнего официального газетного и педагогического стиля.

      Часть вторая – это собственно книга «Я учусь быть мамой», которая писалась и дополнялась в течение 15 лет. В ней уже мысли, заложенные когда-то в «Отчем доме», разворачиваются во многом совершенно неожиданным образом.

      Так, в главке «Время на воспитание» («Отчий дом») она пишет: «Меня спрашивают: “Когда вы все успеваете: работа, хозяйство и детей куча?” – а я смеюсь: “Все-то как раз не успеваю. Просто из всех дел выбираю: что важнее – то и делаю…”»

      А в «Я учусь быть мамой» (главка «Четыре наши ипостаси») признается, что все равно «разрывалась на части»: «У Бориса все ясно: главное – дело, остальное – постольку поскольку. А у меня что главное? И есть ли оно у меня? Я стараюсь везде успеть одинаково, но…»

      И дальше, размышляя, она приходит к настоящему открытию, которому вскоре находит подтверждение у серьезных ученых: оказывается, самой природой предусмотрено, что женщина сначала должна состояться как мать, а уже затем – профессионально. Более того, «материнство требует высочайшего развития чувств. Образование и профессиональная деятельность должны развивать, а не угнетать эту сильную сторону женской психики…» (главка «Одно другому должно помогать!»).

      Удивительно, как у такого замечательного аналитика,