В Старом свете. Владимир Владмели

чего не видели, а щи до сих пор лаптём хлебаем.

      – Зря ты обижаешься, – улыбнулся Горюнов, – ведь по сравнению с нами вы всё-таки провинция. Здесь в прежние времена даже царь жил.

      – Так точно, Вася Величество, – сказал Боря, вытянувшись по стойке «смирно».

      Класс захохотал, а Горюнов, подождав пока все успокоятся, сказал:

      – Ты, оказывается, шутник.

      – Я не шутник, я только учусь.

      – Имей в виду, что я твой классный руководитель и ты должен со мной дружить.

      – Я стараюсь, – ответил Боря, который уже израсходовал весь запас дерзости.

      Горюнов открыл журнал, отметил отсутствующих и вызвал одного из учеников к доске. Мальчик немного заикался, и пока он отвечал, Боря, чтобы успокоиться, нарисовал на промокашке скучающую рожицу с широко открытым ртом. Горюнов увидел это и сказал:

      – Сегодня после уроков у меня будет кружок рисования, приходи.

      – Да я не умею, это так…

      – Всё равно приходи, будешь позировать. Мои ребята ещё никогда не видели шутников из Риги.

      – Не могу, я должен быть дома.

      – Ну что ж, не можешь, так не можешь, – Василий Николаевич поставил отметку, посмотрел на часы и начал рассказывать о правлении Павла I, о заговоре против него и об его убийстве. Делал он это так, как будто сам был свидетелем событий и до звонка ученики слушали его с неослабевающим интересом. Только Боря думал о том, что в первый же день нажил себе могущественного врага. После урока он подошёл к Горюнову и извинился, а тот посмотрел на него, подумал немного и сказал:

      – В качестве наказания к следующему уроку ты должен будешь подготовить доклад минут на десять о роли Александра I в убийстве отца.

      – А где я возьму литературу?

      – В библиотеке, там всё есть.

      На следующий урок Василий Николаевич не пришёл, а завуч сказал, что у него воспаление лёгких. Не было Горюнова в школе ещё целую неделю и Боря предложил нескольким одноклассникам навестить его, но все они нашли какие-то отговорки. Тогда он купил яблок и пошёл один.

      Классный руководитель был бледен и непричёсан, а его слезящиеся глаза смотрели на Борю с нездоровым блеском.

      – А, шутник из Риги, – сказал он, открывая дверь, – заходи.

      – Я вам гостинец принёс, Василий Николаевич, вот, – он протянул учителю пакет, – а кроме того я думал, что у вас наверняка есть книги по той теме, которую вы мне задали.

      – Если ты не боишься заразиться, то шлёпай в мою мастерскую, – Горюнов указал на дверь в большую комнату, – а я пока приведу себя в порядок.

      – Василий Николаевич, я думал вам нужно помочь, в магазин сходить или купить что-нибудь.

      – Нет, не надо. Я живу с мамой, а она смотрит за мной, как за младенцем. Да не стой ты как столб, проходи.

      Комната была завалена картинами. Они лежали на полу и висели на стенах. Боря с любопытством переводил взгляд с одной на другую, а когда повернулся и увидел полотно, висевшее слева от двери, замер. На нём была изображена молодая красивая женщина, которая стояла на коленях, обхватив руку Иисуса Христа. По щекам её текли слёзы, она каялась в своих грехах и стремилась получить благословение Божье. Иисус готов был простить её, но прикосновение её чувственных губ и мысли о грехах, которые она совершала, преобразили его. Из отрешённо-бестрастного вершителя судеб он превратился в похотливого самца с горящими от возбуждения глазами. Плоть его восстала, он с огромным трудом сдерживал вожделение и думал уже не об отпущении грехов, а о том, как овладеть этой прекрасной грешницей. Обе его ипостаси были заключены в одном теле и неразделимы как сиамские близнецы.

      Картина настолько поразила Бориса, что он не сразу перевёл взгляд на вошедшего в мастерскую учителя истории. Ему показалось, что глаза Горюнова блестели не только от болезни. Похоже, художник лечился от воспаления лёгких более сильным средством, чем чай с мёдом и это лекарство сделало его значительно разговорчивее.

      – Картина называется «Искушение Христа», – сказал Горюнов.

      – Потрясающая вещь.

      Василий Николаевич улыбнулся. Ему льстило восхищение Когана. Это были времена «оттепели», когда писать на религиозные темы позволялось, но рассчитывать на выставку таких картин было ещё нельзя.

      – Что вас натолкнуло на этот сюжет? – спросил Борис.

      – Действительность.

      – Какая действительность, в России уже давно церквей не осталось.

      – Ошибаетесь, молодой человек, моя мама регулярно ходит в церковь.

      – Да!? – удивился Коган. Так же как большинство сверстников, он представлял себе верующих забитыми и невежественными людьми. Он даже не мог вообразить, что мать этого современного человека была религиозной.

      – А вы?

      – Что я?

      – Вы верующий?

      – Трудно сказать. Во всяком случае, я знаю Библию и это помогает мне лучше понимать картины старых мастеров. Ведь большинство