.

порт то и дело закрывали, и добираться сюда приходилось из Шарм-эль-Шейха на машине, а это больше трех часов езды по пустыне. Мало кого прельщало подобное путешествие – дикие скалы да военные с автоматами в руках настроения путешественникам не прибавляли. Прошел не один год, прежде чем интерес к курорту стал снова возрождаться. Отелям пришлось пойти на небывалое снижение цен, чтобы вновь заманить к себе туристов. И вот к середине февраля все было готово к началу нового сезона. Грандиозные Мирамары и Софители, Марриотты и Мовенпики, Хилтоны и Хайяты вытянулись в ряд в ожидании своих гостей. Никаких барьеров между отелями не возводили – каменистый садик у Софителя переходил в длинную ровную аллею Мариотта, обсаженную в честь сделавших пожертвования постояльцев, о чем рассказывали таблички с именами у каждого куста, потом шли постриженные газоны Интерконтиненталя, и так далее, и так далее. Прогуливаться здесь было сплошное удовольствие. По утрам по аллее совершали пробежки, вечерами гуляли под луной. Так же обстояло дело и с пляжем – прибрежная линия нигде не прерывалась, и пляжи отелей перетекали один в другой, ничем не отличаясь друг от друга, на всех стояли крепкие зонты из прутьев и, что особенно полюбилось туристам, ограждения, надежно укрывавшие от ветра. Сезон ветров подходил к концу, и хотя в воздухе еще взвивались колючие резкие вихри, погода день ото дня налаживалась, становилось мягче и теплей, казалось, даже вода в заливе вот-вот начнет прогреваться. Купались с пирса. Изумрудные волны поражали прозрачностью, насквозь виднелось дно и стаи цветастых рыбин. Всюду шли последние приготовления: вкручивали лампочки, красили изгороди, выкорчевывали сорняки, просеивали на пляже песок. Глаз радовался, глядя на то, как курорт расцветает и возвращается к жизни.

      Пейзаж напротив менялся в зависимости от времени суток. Днем казалось, что за заливом нет ничего, кроме синего горизонта, но только солнце начинало клониться к закату, на той стороне проступали очертания гор. В заходящих лучах они розовели, пламенели, потом остывали под осевшим солнцем, чернели сумрачно и неприглядно, а потом вдруг вспыхивали веселыми дорожками желтых фонарей, и тогда становилось понятно, что на том берегу – жизнь. Прямо напротив нас лежала Саудовская Аравия. На горе была выведена священная для всех мусульман фраза «нет бога кроме бога», и в ясную погоду ее можно было прочесть даже отсюда. Левее от нас стоял израильский Элат, рядом иорданская Акаба. Такая кучность портов, культур и исторических наследий, сошедшихся в одной точке, и восхищала, и будоражила нервы. Как ни крути, обстановка вокруг была суровая; стоило только выйти за пределы курортной зоны, как взгляду открывалась безлюдная гористая местность, за голыми валунами нет-нет да мелькнет какая-то черная фигура, и не знаешь, то ли это местный житель возвращается домой в невидимое отсюда поселение, то ли это скрываются в горах бандиты. От гор так и веяло опасностью, тут волей-неволей вспомнишь о том, что здешние народы веками жили в состоянии войны. А горы здесь были повсюду; если смотреть на отели с моря, то самые высокие из них, и те, даже наполовину не дотягивали до махины, что высоченной глыбой вплотную подпирала курорт, в номерах с так называемым видом на горы она закрывала собой небо, и из окна нельзя было увидеть ничего, кроме встававшей прямо перед глазами угрюмой коричневой стены.

      Наш Софитель, построенный из розового туфа, казался мне самым удачным среди всех отелей. Песчано-розовый, аккуратный, с округлым центральным корпусом, увенчанным розовой же башенкой, со стороны он смотрелся как торт на праздничном столе. В номерах царили блеск и чистота как в доме у хорошей хозяйки; новенькие полотенца пушились и сияли, простыни источали тот особенный аромат, какой бывает у постельного белья, на котором никто еще не спал, и даже форма у персонала хрустела нарядностью и новизной. Менеджмент светился от счастья, приветствуя все наплывающих гостей. В одинаковых бежевых брюках и небесно-голубых рубашках, на фоне которых особенно выделялись бронзовые ладони и бронзовые лица, озаренные елейными улыбками, они, впятером, с раннего утра выстраивались у входа в главный ресторан и приветствовали всякого, кто шествовал на завтрак. Каждый из них только и ждал, когда очередному постояльцу понадобится помощь, и дождавшись, бросался наперерез, чтобы первым поднести чистые приборы, сменить скатерть или пододвинуть даме стул. Казалось, их заботило только одно – чем еще нам услужить. Их угодливость не была натужной, видно было, что они и сами рады тому, что все снова заработало и гостей день ото дня прибывает больше и больше. Персонал помладше ни в чем не уступал начальству. Официанты запоминали все наши предпочтения, повар, готовивший в зале, устраивал целое шоу, с изяществом жонглера подбрасывая омлеты на сковородках и в воздухе укладывая их в тарелки гостей, кондитер выводил кремом имена гостей на белоснежных бисквитах, которые выносили к чаю по три раза на дню, словом, трудились здесь с рвением и с душой, очевидно, истосковавшись по работе за те годы, что курорт не жил. Все в отеле дышало преддверием праздника: впереди был большой сезон.

      И вдруг все пошло наперекосяк. В воскресенье пронеслась новость – где-то в районе Табских Высот случился теракт. К обеду выяснилось, что произошло это совсем близко, в каких-то пятнадцати километрах от нас, неподалеку от израильской границы: подорвали автобус с тридцатью