Победный «Факел Гаргалота». Гай Юлий Орловский

изумрудного блеска зеленый сверкающий шар, второе солнце, творящее много зла, если успевает пронестись над миром, когда нет оранжевого.

      Фицрой в красивой позе бдит на капитанском мостике, надо бы согнать, ну да ладно, строгости буду вводить постепенно, тоталитарная демократия не сразу строилась.

      Он оглянулся, заслышав мои шаги, загорелое лицо с ярко-синими глазами радостно одуревшее, просиял от кончика шляпы до подошв, куда прибил две металлические подковки, чтобы при каждом шаге издавали пижонски бодрый стук.

      – Юджин! – вскрикнул он пламенно. – Конец Света отступает!.. Край Мира уходит от нас…

      – Уплывает, – подсказал снизу от рулевого колеса Джонадер. – Почему-то все уплывает и уплывает.

      Я ответил солидным голосом капитана и вообще бывалого морского волка:

      – Ничего подобного. Это мы его отодвигаем.

      Фицрой распахнул глаза еще шире.

      – Мы?.. Это в наших силах?

      – Все в силах человека, – сообщил я. – Если человек, конечно, человек, а не…

      Он прямо на глазах стал выше, а плечи раздвинулись еще на пару дюймов.

      – Тогда попрем так, – пообещал он, – что заморится отступать и утопнет! Или рассыплется, если, как говорят жрецы, создан из хрусталя, как и весь небесный свод.

      Джонадер сказал с умным видом:

      – Точно из хрусталя. Был бы из камня, мы бы что, не увидели стену из воды и до неба?

      Я спустился по ступенькам из красного дерева на палубу, прошелся так же по-хозяйски и с чувством глубокого удовлетворения. Это наша новинка. В королевстве Гарн и в Пиксии все еще не знают этой продвинутой технологии строительства каракк и коггов, что просто прекрасно.

      Корабль раскачивает сильно, даже мне на ходу приходится хвататься за канаты, удерживающие мачты на распорках. Остальным еще труднее, моя команда вообще не представляла, что корабли могут быть такими огромными, а море вообще без берегов.

      Я вспомнил сегодняшний тягостный сон, уже к концу пришло странно щемящее чувство, что вроде бы все хорошо, но все-таки потерпел поражение. И хотя понимаю, все как раз напротив, иду от победы к победе, все цветет и пахнет, однако ощущение провала, отступления, поспешного бегства не уходит.

      Поспешного бегства? Какое бегство, я пру под всеми парусами, победно открывать новые острова и материки!.. Никто не знает, что за океаном, только мне понятно, что либо безлюдные земли, либо люди там намного ниже по развитию, иначе бы уже переплыли океан и сами бы открыли нас. Да так открыли, что лучше не надо.

      Нос корабля приподнимается, а потом так же неспешно опускается, это значит, рулевой держит курс на волну, не люблю боковую качку, да и кто ее любит.

      С вершины мачты Понсоменер прокричал:

      – Слева по борту опять голые бабы!

      Я буркнул:

      – Дельфины… Хотя, кто знает, какое у Господа чувство юмора.

      Фицрой крикнул:

      – По какому борту?

      – Левому!

      Свободные матросы бросились налево, кто же из мужчин упустит зрелище голых баб, я всмотрелся вперед, вздохнул. Когда же Понсоменер запомнит где лево, где право…

      Джонадер сказал от руля таким же победным голосом, как и Фицрой:

      – Глерд Юджин, все идет просто замечательно?

      – Да, – ответил я, – замечательно.

      – Пойду посмотрю, – сказал он. – Кербак, подержи штурвал!

      Кербак, его сменщик, ринулся к колесу, а Джонадер тоже бросился к толпе матросов у борта.

      Я смотрел ему в спину, все в самом деле хорошо и даже прекрасно, вроде бы надо радоваться, однако странное и нерациональное чувство, что бегу после поражения, только усилилось, хотя и непонятно из-за чего вдруг, хотя и не вдруг.

      Вообще-то, если порыться, понятно, но кто из нас хочет рыться в своих слабостях, мы даже перед собой выпячиваем только победы. У меня был выбор: либо остаться с Астрингером и вести трудную и запутанную борьбу с его внешними врагами, а там их до хрена, либо уйти в красивый океанский поход, когда примерно знаю, что о Край Мира не расшибемся, в кипящем море не утонем, а по пути будем открывать цветущие острова, а то и материки, где станем чуть ли не богами.

      То, что решение уже принято, причем принято мною, я еще не понял, но в своей каюте начал представлять покои, выделенные мне Астрингером, и тогда только со стыдом сообразил, что пытаюсь вернуться, сообразуясь не с умом или какими-то доводами, а хрен знает из-за какой ерунды, в древности именуемой совестью, от которой нас освобождали почти все правители.

      Наверху топот, это Криба Холден, боцман и одновременно корабельный плотник в одном лице, разгоняет народ по местам. Голоса бодрые, все как под легким хмельком, страхи позади, адреналин выплескивается из ушей…

      Фицрой, уже насмотревшись на голых морских баб, вернулся на мостик, оттуда оглянулся, красивый и франтоватый, рот до ушей.

      – До чего же здорово!.. Юджин…

      Я поднялся к нему