Присягнувшие Тьме. Жан-Кристоф Гранже

ирует, но мозг практически умер. Он сейчас где-то между этим миром и тем.

      Я сидел в холле отделения реанимации. Свендсен стоял спиной к окну.

      – Где же это все-таки случилось? – спросил я.

      – В его загородном доме, возле Шартра.

      – А почему его привезли сюда?

      – В Шартре его оставить не могли – там нет нужного оборудования для реанимации.

      – Но почему именно сюда, в Отель-Дье?

      – Они решили, что так будет лучше. В конце концов, Отель-Дье – это ведь госпиталь для легавых.

      Я сжался в кресле. Ни дать ни взять олимпийский пловец, готовый к прыжку. Из-за двойных закрытых дверей просачивался запах антисептика, особенно тошнотворный в жаркой духоте помещения. В голове у меня теснились вопросы.

      – Кто его нашел?

      – Садовник. Углядел тело в реке, рядом с домом, и вытащил на берег. Это было в восемь утра. Хорошо еще, что там Служба спасения близко. Вовремя подоспели.

      Я видел эту картину очень живо. Дом в Верне, лужайка, за ней поле, речушка с берегами, поросшими высокой травой, густой кустарник на границе участка. Сколько выходных я там провел…

      И тогда я произнес слово, которого все избегали:

      – Кто сказал, что это самоубийство?

      – Ребята из Службы спасения. Они составляли протокол.

      – А почему не несчастный случай?

      – К телу был привязан груз.

      Я поднял глаза. Свендсен развел руками в знак сожаления. На фоне окна его силуэт казался вырезанным из черной бумаги. Изящная фигура, курчавая шевелюра, круглая как шар.

      – У Люка к поясу проволокой были прикручены куски строительных блоков. Наподобие спасательного пояса.

      – Может, убийство?

      – Брось, Мат. Тогда бы его нашли с тремя пулями в башке. А там никаких следов насилия. Он нырнул сам, и ничего с этим не поделаешь.

      Я подумал о Вирджинии Вулф, которая бросилась в реку, насовав в карманы камней. Это было в Англии, в Сассексе. Свендсен был прав, и доказательством тому служило само место происшествия. Любой другой полицейский из уголовки пустил бы себе пулю в лоб из табельного оружия. Но Люк любил церемониал, символичные места. Ферма в Верне, которую он с великими трудами выкупил, отремонтировал и обставил, как раз и была одним из таких мест. Настоящее святилище.

      Судебный врач положил мне руку на плечо:

      – Он не первый полицейский, который свел счеты с жизнью. Вы все ходите по краю пропасти…

      Опять высокопарная болтовня: я ее уже не слушал. Вспомнил статистику: только за прошлый год во Франции застрелились почти сто полицейских. Похоже, в наши дни самоубийство становится привычным способом завершить карьеру.

      Мне показалось, что в коридоре стало еще темнее. Нестерпимо воняло эфиром, от жары было нечем дышать. Когда же я в последний раз разговаривал с Люком? Вот уже несколько месяцев, как мы и словом не перемолвились. Я посмотрел на Свендсена:

      – А ты-то как тут оказался?

      Он пожал плечами.

      – Мне на набережную Рапе[1] принесли покойника. Громилу во время ограбления хватил удар. Парни, которые его привезли, как раз ехали из Отель-Дье. Они мне и рассказали про Люка. Я все бросил и примчался сюда. В конце концов, мои клиенты могут и подождать.

      У меня в ушах эхом зазвучали слова Фуко, моего старшего помощника, позвонившего час назад: «Похоже, Люку крышка!» В голове застучало от боли.

      Я внимательно оглядел Свендсена. Без белого халата он казался каким-то ненастоящим. Но это, конечно, был он: маленький крючковатый нос, очки в тонкой оправе, закошенные под пенсне. Врач мертвых. Что ему делать у постели Люка? Не к добру это!

      Распахнулась двойная служебная дверь, и на пороге возникла коренастая фигура врача в помятой зеленой робе. Я сразу его узнал: Кристоф Буржуа, анестезиолог-реаниматолог. Два года назад он пытался спасти одного сутенера с шизоидными наклонностями, который во время облавы на улице Кюстин, в Восемнадцатом округе, открыл беспорядочную стрельбу. Он успел уложить двух полицейских, пока ему в спинной мозг не впилась пуля 45-го калибра. Пулю выпустил я.

      Я встал и шагнул ему навстречу. Он нахмурился:

      – Мы знакомы?

      – Матье Дюрей из уголовки. Дело Бенцани, март 2000 года. Отморозок с пулевым ранением, тут у вас и скончался. Потом мы еще раз виделись в суде, в Кретее. В прошлом году, на заочном процессе…

      Он махнул рукой, словно говоря: «Через меня их столько прошло…» У него были густые седые волосы, которые его совсем не старили, а наоборот, свидетельствовали о жизненной силе и добавляли ему привлекательности. Он бросил беглый взгляд на дверь реанимации.

      – Вы насчет полицейского в коме?

      – Люк Субейра – мой лучший друг.

      Он сморщился, как будто услышал еще одну дурную новость.

      – Он выкарабкается?

      Врач

1

Институт судебной медицины.