Девушка, больница, ночь. Марк Фурман

ется вносить коррективы. Поначалу он хотел сказать Сергею Леонтьевичу о билетах в филармонию. Но тогда шефу ничего не остается, как дежурить самому, других свободных врачей в отделении не было. Врублевский в отпуске, Игнат на усовершенствовании по грудной хирургии в Москве, осталось их трое вместе со Стебновской. Однако, за прошедшую ночь Бережной почти не сомкнул глаз: вначале прооперировал острый аппендицит, потом несколько часов провозился с двумя пострадавшими в автомобильной катастрофе. Придется Наташе обойтись без него. Пусть пригласит в филармонию подругу. Но жаль, жаль безмерно. Теперь, когда еще Мацуев приедет в их город?… И программа потрясающая: Бетховен, Рахманинов, Шимановский. Вот она, доля врача…

      Голос шефа с традиционной командой: «На старт!» оторвал Виталия от раздумий. Он вытер руки жестким накрахмаленным полотенцем, отбросил его на спинку стула и, высоко подняв широко расставленные локти, прошел в операционную.

      Начав около десяти, с язвой они провозились до двенадцати. А в половине первого Бережной отпустил Виталия.

      – Дежурство все-таки внеплановое, Виталий Владимирович, – сказал он, – и вы свободны до вечера. Но в семнадцать ноль-ноль жду без опозданий. Мы с женой идем на Мацуева. Я его слушал годом назад в Москве, в Большом зале консерватории. Впечатление потрясающее.

      Наверное, скажи он Бережному о своих билетах, шеф не заставил бы его дежурить. Молча, взвалил бы на себя вторую ночь подряд. Работа для него, святая святых, такой он человек. Всегда точен, аккуратен, собран. Про таких людей англичане говорят: джентльмен, у которого пальто и в жаркий день застегнуто на все пуговицы.

      Он прикинул: до начала дежурства около пяти часов, бездна времени. Виталий не без удовольствия пообедал в ближайшем кафе. В ожидании кофе он слегка расслабился. Мысли Левашова текли медленно и лениво. Так бывает, когда думаешь ни о чем, стало клонить в сон. К действительности его вернул резковатый знакомый запах. И, только допивая кофе, Виталий сообразил, что так пахнут его собственные руки, обработанные перед операцией по фирменному методу Бережного – смесью йода и эфира.

      Из вестибюля кафе он позвонил Наташе.

      – Какие новости, доктор? – раздался в трубке чуть картавый голос жены. Она иногда называла его доктором или эскулапом, в зависимости от настроения. Поначалу это раздражало Левашова, но со временем он привык и, подобно их домашнему спаниелю Лорду, спокойно реагировал на подобные зигзаги обращения.

      – Для меня концерт отменяется. Понимаешь, такие обстоятельства…

      – Не тяни, Виталик. В чем, собственно, дело?

      – Некому дежурить по отделению. Стебновская уехала в Воронеж, у нее с матерью плохо, шеф сам после ночи…

      Он умолчал о том, что Бережной идет в филармонию. Наташа, с ее женским капризным умом, могла неправильно оценить такое совпадение.

      – Что ж, завози билеты. У нас только и разговоров о концерте Мацуева. Желающих тьма.

      Особого сожаления в ее голосе Левашов не уловил. Потом он позвонил домой матери, сказал, что заскочит перекусить.

      – Купи, Виталик, хлеб и две бутылки молока, – попросила мать. – А я сегодня с утра лежу, ломит в ногах. Видно, к ненастью.

      Левашов прикинул, что с утра погода удалась. Было в меру морозно, безоблачно, дул тепловатый южный ветер. Когда они оперировали, Бережной велел немного затемнить окна. Ослепительный блеск утреннего солнца, отражаясь от поверхностей инструментов, мешал хирургам. Но сейчас небо нахмурилось, потемнело, солнца уже нет и в помине. Завьюжило, пошел мокрый снег. Виталий плотно запахнул пальто и быстро зашагал к остановке.

      2

      В пятницу утром, еще до начала смены у водителя таксомоторного парка Николая Левашова стряслось неприятное ЧП. В восемь, ему надо было выехать из гаража. Встал Николай рано, около шести. Мигом оделся, захватил приготовленные с вечера бутерброды и, достав из холодильника пакет молока, направил тугую прохладную струю прямо в рот. То же он советовал делать и домашним. От мастера молокозавода как-то попавшегося ему среди пассажиров такси, Левашов узнал, что молоко в пакетах, как минимум три дня остается свежим, не теряя в картонном домике своих ценных качеств.

      Едва Левашов спустился вниз, как увидел во дворе зеленоватую «Волгу» с шашечками на борту. Заканчивал работу приятель Дима Чубиков (Чуб, как называли его в таксопарке).

      – Жду клиента, сейчас выйдет, – сообщил он. – А ты вовремя, Николя, мне как раз на вокзал.

      Дорога на вокзал проходила в стороне от таксопарка, но Чуб, как истинный товарищ, сделал крюк в несколько кварталов, высадив Левашова напротив здания проходной. Пассажир, не выспавшийся мужчина с хмурым отечным лицом, был по виду из приезжих, и зигзаг Димы оставил его равнодушным. Обхватив руками плотно набитый желтой кожи портфель, он близоруко всматривался в сиреневый полумрак.

      Левашов миновал проходную. Впечатывая в свежевыпавший снег подошвы чешских сапожек, купленных с неделю назад, он направился к гаражу. Следы оставались впечатляющие – ряды широких параллельных полос почти на пару сантиметров возвышались над поверхностью