Дракула. Брэм Стокер

увшись к шляпе, быстро поехал.

      Когда мы были уже за городом, я подал ему знак остановиться и спросил:

      – Скажите, Иоганн, а что сегодня за ночь?

      Перекрестившись, он коротко ответил:

      – Walpurgisnacht.[3]

      Затем достал старинные, величиной с репу часы из немецкого серебра, нахмурившись, взглянул на них и раздраженно пожал плечами.

      Я понял, таким образом он вежливо выразил протест против непредусмотренной задержки, и, махнув ему рукой, чтобы он ехал дальше, откинулся на спинку сиденья – в глубь экипажа. Кучер щелкнул бичом, словно желая наверстать упущенное время. Лошади время от времени вскидывали головы и настороженно принюхивались. Тогда и я стал тревожно поглядывать по сторонам.

      Дорога была довольно унылой – мы ехали по выветренному плоскогорью. Вскоре я заметил дорогу, по которой, судя по всему, мало кто ездил; она тянулась вдоль небольшой извилистой лощины и выглядела так заманчиво, что я, рискуя вызвать недовольство Иоганна, все-таки крикнул, чтобы он остановился. Когда кучер натянул поводья, я попросил его свернуть на эту дорогу. Иоганн стал отказываться под самыми разными предлогами, при этом он без конца крестился, чем лишь подогрел мое любопытство, и я засыпал его вопросами. Отвечал он сбивчиво и постоянно в знак недовольства поглядывал на часы.

      В конце концов я не выдержал:

      – Вот что, Иоганн, я хочу ехать по этой дороге. Если вы не хотите, не надо, но объясните почему – вот все, о чем я прошу.

      В ответ кучер, как мне показалось, просто упал с козел – столь мгновенно он оказался на земле – и, умоляюще простирая ко мне руки, стал заклинать меня не ехать туда. В его немецкой речи было достаточно английских слов, чтобы я улавливал ее смысл. Казалось, Иоганн уже готов был что-то рассказать, но, очевидно, сама мысль об этом «что-то» пугала его, и он, сдерживая себя, лишь повторял: «Walpurgisnacht!»

      Я попробовал убедить его, но трудно убедить человека, если не знаешь его языка. Разумеется, он остался при своем мнении – правда, честно пытался говорить со мной по-английски, ужасно и бессвязно, но неизменно начинал так волноваться, что переходил на родной язык, при этом то и дело поглядывая на часы.

      Лошади вдруг встрепенулись и стали беспокойно принюхиваться. При виде этого Иоганн сильно побледнел и, со страхом озираясь по сторонам, схватил лошадей под уздцы и отвел футов на двадцать назад. Я пошел за ним и спросил, зачем он это сделал.

      Вместо ответа Иоганн перекрестился, указал на место, только что покинутое нами, и, направив экипаж к другой дороге, пробормотал, снова перекрестившись, сначала по-немецки, потом по-английски:

      – Там похоронили его – ну того, что убивают себя.

      Я вспомнил о старом обычае хоронить самоубийц на перекрестках дорог:

      – А! Понимаю, самоубийца! Любопытно!

      Но хоть убей, не мог понять, что встревожило лошадей.

      Во время нашего разговора раздался странный звук – что-то среднее между визгом и лаем. И хотя он доносился издалека, наши лошади еще больше забеспокоились, Иоганну потребовались немало времени и сил, чтобы их успокоить.

      – Похоже на волка, вот только откуда бы ему сейчас здесь взяться, – растерянно пробормотал по-прежнему бледный кучер.

      – Как «откуда»? Неужели их нет в этих местах?

      – Как не быть. Весной и летом, да и совсем недавно, зимой, пока лежал снег, с ними тут сладу не было.

      Пока он похлопывал и гладил лошадей, темные тучи быстро затянули небо, скрыв солнце. Волна ледяного воздуха захлестнула нас. Это был всего лишь порыв холодного ветра, что-то вроде предупреждения, потому что вновь выглянуло яркое солнце. Иоганн прикрыл глаза рукой, как козырьком, и вгляделся в даль.

      – Буря, – мрачно сказал он, – скоро начнется буря.

      Потом снова посмотрел на часы и, крепко держа поводья – лошади по-прежнему встревоженно били землю копытами и трясли головами, – быстро взобрался на козлы, давая понять, что пора ехать. Я из чувства противоречия не сразу сел в экипаж.

      – Расскажите мне о месте, куда ведет та дорога, – попросил я и показал вниз.

      Иоганн опять перекрестился, пробормотал молитву и лишь потом ответил:

      – Оно нечисто.

      – Что нечисто?

      – Селение.

      – Значит, там селение?

      – Да нет же, там уж лет триста-четыреста никто не живет.

      Мое любопытство возросло.

      – Но вы сказали, там было селение.

      – Было.

      – А где же оно теперь?

      И тогда он начал долгий рассказ то по-немецки, то по-английски, такой путаный, что мне трудно было понять, о чем речь. В общих чертах я понял, что давным-давно, несколько столетий назад, там во время очередных похорон из-под глинистой земли стали доноситься звуки, и когда могилы раскопали, то обнаружили в них пышущих здоровьем румяных мужчин и женщин с испачканными кровью губами.

      – А потому, чтобы спасти

3

Вальпургиева ночь (нем.) – ночь с 30 апреля на 1 мая (день памяти святой Вальпурги); у древних германцев праздник начала весны. По немецким народным поверьям, в эту ночь на горе Брокен в Гарце происходит «великий шабаш», когда ведьмы пытаются помешать благополучному течению весны и насылают порчу на людей и скот. Возможно, именно этим объясняется необычный для конца апреля снегопад, описанный Стокером.