Убийство царской семьи. Николай Соколов

о нем как о человеке интеллигентном. Он знал французский язык. Свидетель Мундель, владеющий этим языком, удостоверяет, что в разговорах с ним Яковлев употреблял целые французские фразы. Я имею основания также думать, что он знал еще английский язык и немецкий.

      О своем прошлом он говорил полковнику Кобылинскому. Его прошлое знали и в его отряде.

      Некогда, будучи, видимо, в составе нашего флота, Яковлев совершил на территории Финляндии политическое преступление. Он был осужден к смертной казни, но был помилован Государем и бежал сначала в Америку, а затем жил в Швейцарии и в Германии. После переворота 1917 года он вернулся в Россию.

      Яковлев был у большевиков их политическим комиссаром на уфимском фронте. Осенью – зимой 1918 года он обратился к чешскому генералу Шениху и просил принять его в ряды белых войск. Он указывал, что это он именно увозил Государя из Тобольска.

      Ему ответили согласием, и он перешел к нам. В дальнейшем с ним поступили неразумно и неосторожно. Он тут же был арестован и отправлен в Омск в распоряжение военных властей. Не дали надежного караула, и он вместо генерал-квартирмейстера Штаба Верховного Главнокомандующего, по ошибке якобы конвоира, попал к некоему полковнику Зайчеку.

      Здесь он и пропал. У Зайчека не оказалось абсолютно никаких документов на Яковлева²¹.

      Зайчек возглавлял в Омске контрразведку Генерального штаба. Он – офицер австрийской армии, плохо говоривший по-русски, – пришел в Сибирь в рядах чешских войск.

      Все ли освободители Сибири шли сюда с жертвенной любовью к России и с ненавистью к Германии и большевикам?

      Во внешних фактах мы, служители правосудия, познаем мысль человеческую. Оценивая все поведение Яковлева, я мыслю следующее:

      Комиссар Яковлев, скрываясь под маской большевика, был враждебен их целям.

      Его действия координировались с действиями других лиц одной общей волей.

      Будучи враждебен намерениям большевиков в отношении Царя, он был посланцем иной, небольшевистской силы.

      Действуя по ее директивам, он вез Царя не в Екатеринбург, а пытался увезти его через Екатеринбург или Омск в Европейскую Россию.

      Эта попытка имела исключительно политическую цель, так как все внимание Яковлева было направлено исключительно на особу Императора и Наследника Цесаревича.

      Какая же сила, зачем и куда увозила Царя?

      Государь сам дал ответ на эти вопросы. В лице Яковлева, в этом «неплохом и прямом человеке», он видел посланца немцев. Он думал, что его хотят принудить заключить мирное соглашение с врагом.

      Я знаю, что подобное толкование уже встретило однажды в печати попытку высмеять мысль Царя: подписать Брестский договор. Писали, что над этим рассмеется любой красноармеец.

      Свидетеля Кобылинского я допрашивал лично в течение нескольких дней. Он вдумчиво и объективно давал свое пространное показание. Но все же я убежден, что его слова о «Брестском договоре» не соответствовали мысли Государя. Сопоставляя показание Кобылинского со всеми данными следствия по этому вопросу, я не сомневаюсь,