Разрешение социальных конфликтов. Курт Левин

т за точку отсчета коэффициент интеллекта; однако в тех случаях, когда мы рассматриваем работу человека, чья оригинальность не позволяет нам использовать какие бы то ни было сравнительные шкалы, неэффективность этого подхода становится очевидной. Мы не можем знать, каков был IQ Курта Левина, но даже если бы мы это и знали, едва ли это помогло нам понять уникальность его мышления, приведшую к столь важным открытиям.

      Похоже, величие всегда порождает споры. В психологии нашего времени наиболее противоречивой фигурой, внесшей существенный и оригинальный вклад в науку, был Зигмунд Фрейд. После Фрейда мы можем вспомнить Уильяма Макдугалла и Курта Левина, поскольку они оба были основоположниками влиятельных теорий, и по этой самой причине привлекали повышенное внимание аудитории. Недостаток теории Макдугалла заключался в том, что предлагавшийся в ней подход носил дуалистический, психобиологический характер, а на это направление в то время как раз проходила мода. Преимущество Левина, напротив, крылось в том, что он со своим конфигурационизмом и апелляцией к социальной совести находился на гребне волны. Хотя позиция Левина была менее противоречива, чем позиция Макдугалла, некоторые психологи его все же отвергали. Преимущественно это были консерваторы, уделявшие основное внимание методологии и математике и считавшие оскорбительными его вторжения на их территорию.

      И хотя у нас мало соответствующих эмпирических материалов, я все-таки рискну предположить, что, по всей вероятности, истинной гениальности всегда сопутствуют определенные условия. Я не хочу сказать, что обеспечения этих условий достаточно для развития гениальности, я говорю только о том, что они необходимы.

      1. Во-первых, работа гения всегда отмечена некоторым интеллектуальным одиночеством.

      Довольно странно звучит утверждение о том, что Курт Левин (без сомнения, самый приветливый и дружелюбный человек из всех, кого я знал) был одинок. И тем не менее мы отмечаем, что он избегал проторенных путей психологической науки. Я помню, как много времени мы проводили, обсуждая концепцию установки, когда я пытался убедить его, чтобы он отвел этому понятию более достойное место в своей теории. Другие, я знаю, убеждали его ввести в его систему различные психоаналитические понятия. Обычно он внимательно выслушивал подобных просителей, говорил, что их аргументы очень убедительны, а потом добавлял в своей обаятельной манере: «А теперь, вы не возражаете, если я представлю тот же самый феномен чуть иначе?» После чего он, как правило, рисовал какую-нибудь математическую функцию. Его высочайший интеллект выискивал какие-то «псевдостручки», в которых, как горошины, умещались разнообразнейшие идеи коллег. И каждая неожиданная находка тотчас включалась в модель, согласующуюся с его теорией поля.

      Его одиночество никоим образом не было асоциальным. Напротив, он в большей степени, чем большинство оригинальных мыслителей, испытывал на себе преимущества социальной фасилитации. Получив импульс от окружающих, пытающихся убедить его в чем-то, его собственный гений вспыхивал еще ярче; все это обеспечивало ему немало последователей, которые на время создавали тесную и единую команду исследователей-единомышленников. И тем не менее у Левина не возникало желания стать основоположником отдельной школы психологической мысли, и – несмотря на оригинальность его идей и его внимание к молодым коллегам – ему в конечном счете удалось не попасть в сети сепаратизма. Выражение «Левин и его студенты» можно было чаще услышать в годы, непосредственно предшествовавшие его иммиграции в Америку в 1932 году и сразу после эмиграции, чем во время последнего десятилетия его жизни. Поскольку его собственные научные интересы распространялись на индустриальную психологию и общественные психологические службы, а его студенты принимали значительное участие в психологических исследованиях военного времени, равно как и в клинической работе и в жизни общества, мы меньше слышали о «тесном кружке», но в большей степени ощущали многостороннее влияние их работы и на благополучие нации, и на нашу собственную профессиональную деятельность. Более того, многие из предложенных Левином концепций, которые поначалу казались чем-то эзотерическим, вскоре становились обычными и для традиционной психологии. Динамическая сила неоконченных задач, уровень притязаний – вот только немногие из понятий, на современном этапе повсеместно используемые в общей психологии.

      Когда он знакомился с работами коллег, его реакция, как я уже говорил, заключалась в желании некоторым образом переформулировать заинтересовавшую его идею и встроить ее в свою теоретическую систему. Некоторые ученые-теоретики имеют схожее желание, но при этом демонстрируют нетерпимость и придирчивость к своим оппонентам. Левин всегда был к ним снисходителен, он не пытался высмеять их для того, чтобы выставить в благоприятном свете превосходство собственной мысли. И когда он решил, что необходимо подвергнуть критике классовую теорию для того, чтобы продемонстрировать преимущества теории поля, в качестве достойного оппонента он выбрал не кого иного и не что иное, как «аристотелевский образ мышления».

      2. Без одиночества, без отдаления от толпы невозможно развитие оригинальности,