Аул Бастунджи. Михаил Лермонтов

—

      Я снова посвящаю стих небрежный:

      Как сына ты его благослови

      И осени вершиной белоснежной!

      От ранних лет кипит в моей крови

      Твой жар и бурь твоих порыв мятежный;

      На севере в стране тебе чужой

      Я сердцем твой, – всегда и всюду твой!..

      2

      Твоих вершин зубчатые хребты

      Меня носили в царстве урагана,

      И принимал меня лелея ты

      В объятия из синего тумана.

      И я глядел в восторге с высоты,

      И подо мной, как остов великана,

      В степи обросший мохом и травой,

      Лежали горы грудой вековой.

      3

      Над детской головой моей венцом

      Свивались облака твои седые;

      Когда по ним гремя катался гром,

      И пробудясь от сна, как часовые,

      Пещеры окликалися кругом,

      Я понимал их звуки роковые,

      Я в край надзвездный пылкою душой

      Летал на колеснице громовой!..

      4

      Моей души не понял мир. Ему

      Души не надо. Мрак ее глубокой,

      Как вечности таинственную тьму,

      Ничье живое не проникнет око.

      И в ней-то недоступные уму

      Живут воспоминанья о далекой

      Святой земле… ни свет, ни шум земной

      Их не убьет… я твой! я всюду твой!..

      Глава первая

      I

      Между Машуком и Бешту, назад

      Тому лет тридцать, был аул, горами

      Закрыт от бурь и вольностью богат.

      Его уж нет. Кудрявыми кустами

      Покрыто поле: дикий виноград

      Цепляясь вьется длинными хвостами

      Вокруг камней, покрытых сединой,

      С вершин соседних сброшенных грозой!..

      II

      Ни бранный шум, ни песня молодой

      Черкешенки уж там не слышны боле;

      И в знойный, летний день табун степной

      Без стражи ходит там, один, по воле;

      И без оглядки с пикой за спиной

      Донской казак въезжает в это поле;

      И безопасно в небесах орел,

      Чертя круги, глядит на тихий дол.

      III

      И там, когда вечерняя заря

      Бледнеющим румянцем одевает

      Вершины гор, – пустынная змея

      Из-под камней резвяся выползает;

      На ней рябая блещет чешуя

      Серебряным отливом, как блистает

      Разбитый меч, оставленный бойцом

      В густой траве на поле роковом.

      IV

      Сгорел аул – и слух об нем исчез.

      Его сыны рассыпаны в чужбине…

      Лишь пред огнем, в туманный день, черкес

      Порой об нем рассказывает ныне

      При малых детях. – И чужих небес

      Питомец, проезжая по пустыне,

      Напрасно молвит казаку: «Скажи,

      Не знаешь ли аула Бастунджи?»

      V

      В ауле том без ближних и друзей

      Когда-то жили два родные брата,

      И в Пятигорье не было грозней

      И не было отважней Акбулата.

      Меньшой был слаб и нежен с юных дней,

      Как цвет весенний под лучом заката!

      Чуждался битв и крови он и зла,

      Но искра в нем таилась… и ждала…

      VI

      Отец их был убит в чужом краю.

      А мать Селим убил своим рожденьем,

      И, хоть невинный, начал жизнь свою,

      Как многие кончают, преступленьем!

      Он душу не обрадовал ничью,

      Он никому не мог быть утешеньем;

      Когда он в первый раз открыл глаза,

      Его улыбку встретила гроза!..

      VII

      Он рос один… по воле, без забот,

      Как птичка, меж землей и небесами!

      Блуждая с детства средь родных высот,

      Привык он тучи видеть под ногами,

      А над собой один безбрежный свод;

      Порой в степи застигнутый мечтами

      Один сидел до поздней ночи он.

      И вкруг него летал чудесный сон.

      VIII

      И земляки – зачем? то знает