Рожденная эфиром. Эбби-Линн Норр

упили долину, разносились на мили, привлекая крылатых и мохнатых сотрапезников. Несколько осмелевших птиц слетели на поле боя и приступили к пиршеству, сдирая мягкую плоть с костей.

      Темный силуэт черной лисицы, появившейся из-за деревьев, заскользил по периметру долины смерти. Прислушиваясь и принюхиваясь, зверь уловил слабый стон раненого, а затем учуял аромат его горячей крови, все еще пульсирующей в венах, и почувствовал голод. Определив по звуку направление, лисица стремительно метнулась в сгустившуюся под валуном тень – отправилась на разведку.

      Умирающий воин направил взгляд на призрачную луну. Со звоном металла от неглубоких вздохов поднималась его защищенная броней грудь. Темная лужа крови собиралась между левой рукой и туловищем; жизнь медленно покидала тело, предназначая его земле.

      Лисица, бесшумно подбираясь все ближе, прислушивалась, затем делала еще несколько шагов. Опустив низко голову и навострив уши, она медленно приближалась к еще теплой и ароматной луже крови. Как только самурай сделал последний выдох, лисица высунула свой розовый язычок и коснулась им багряной жидкости. Круговорот жизни и смерти, такой же древний, как сама земля.

      Старая, потрепанная судьбой лисица в последний раз заползла в знакомую нору под можжевельником.

      Плоть и кровь самурая, когда-то ставшие ей замечательной пищей, были давно погребены. И воспоминание о том поле боя выветрилось годы назад из лисьей памяти – к чему хранить незначительный эпизод короткой жизни? Хищницу всегда куда больше занимало настоящее – теперь то, в котором смерть сжимала ее в ледяных объятиях, заставляя тело дрожать.

      Лисица свернулась клубком, накрыв не утратившим красоты хвостом лапы, и уставилась на полную луну – та просвечивала сквозь густые иглы кустарника. Дыхание лисы становилось прерывистым. Она прекрасно знала, что ее ждет, и готовилась покинуть этот мир без страха и сожаления. У нее совсем не осталось сил.

      Лисица тяжело выдохнула в последний раз и ребра ее опустились… Если бы это произошло обычной ночью с любой другой лисой, они никогда бы больше не поднялись. Однако одна жизнь сменяет другую: черная хищница испускает дух, а дух самурая пробуждается. И за выдохом следует вдох.

      Глава 1

      Есть ли предел лжи, которую способен выдержать человек? Моя жизнь была наполнена ею – я боялась обронить слово, опасаясь попасть в ловушку человека, именующего себя моим дедом. Говорят, если живешь во лжи, рано или поздно сам примешь ее за правду. Но это не мой случай. Я знаю, кто я, откуда я родом и что со мной произошло. И неважно, сколько мне приходилось врать о себе и своей жизни по указке деда, поддерживая те нелепые выдумки, которые он сочинял ради собственной безопасности. Несмотря на все его усилия, я ничего не забыла.

      На самом деле я не внучка этому жестокому старику, а его пленница. Не чума разлучила меня с семьей, а он. Мои родители – деревенские жители – были японцами. Байку об отце-канадце придумал старик, пытаясь установить хоть какую-то связь с государством, на землях которого он принял решение обосноваться. И мне не шестнадцать, а почти сто лет – я не человек, просто выгляжу похоже.

      Я думаю об всем этом, оказавшись в одиночестве, а разогнать тягостные мысли мне помогает хорошая компания. Поэтому я чаще всего иду домой вместе с Сэксони – мы живем неподалеку. Однако сегодня у нее собеседование в агентстве помощи по хозяйству, в которое она отправляла заявку. И вот я вышла из школы Солтфорд и направилась домой, попрощавшись с подругами, Таргой и Джорджейной.

      Хотя стоял апрель, на улице было пронзительно холодно, снег и лед покрывали тротуары мерзлой коркой, а голые ветви тянулись к затянутому облаками небу, то ли умоляя о тепле, то ли посылая бессильные проклятия.

      Пригород, в котором мы обосновались, сегодня был особенно тих – пальцев одной руки хватило бы на подсчет проехавших автомобилей и идущих по тротуарам людей. Из-за погоды, просто отвратительной для весны, даже на детской площадке, которую я проходила, никто не играл.

      Наш со стариком – вслух я всегда называю его своим дедом – одноэтажный дом предпоследний на улице. Темные окна и задернутые шторы всем своим видом дают понять, что здесь не рады гостям. Я пересекла задний дворик, поднялась на маленькую веранду и вошла в прихожую.

      – Я дома! – крикнула я по-японски, меняя ботинки на тапочки и вешая куртку на крючок.

      – Акико[1], – донесся голос старика из маленькой комнаты.

      Я выглянула из коридора и повторила:

      – Я здесь. Тебе что-нибудь нужно?

      – Садись, – велел старик, указывая на диван напротив своего кресла. Монитор ноутбука отбрасывал голубой свет на его морщинистое лицо.

      Я нахмурилась. Обычно данная просьба подразумевала, что у него для меня есть серьезное задание. Прошло много лет с того момента, как он просил меня присесть. В основном он давал мне мелкие поручения – купить продукты, перевести что-нибудь для него, отправить что-то по почте, приготовить ужин, прибраться в доме. Вероятно, нет в мире более необычной домработницы, чем я.

      Я

1

«Девочка, рожденная осенью» (яп.).