Всё зло земное. Дарина Александровна Стрельченко

етви. В этот раз царица разглядела: вспорхнула пичуга, понеслась к ясному тёплому солнцу высоко над лесом. У корней же, между стволами, змеилась тьма. Царица постояла, прижав руку к груди, глубоко вдыхая можжевеловый дух. Тянулись уже тонкими жилами болотные запахи: гниль, багульник, сосновая смола. А впереди, там, где тропа заворачивала к берегу, мигали, маня, огни…

      Немного. Совсем немного осталось.

      Царица наклонилась, подхватила упавшую нить. Путеводная паутина мерцала серебром, вилась впереди – тонкая, но и сам владыка не оборвёт. Намотала на палец и пошла, побежала дальше, отталкиваясь от шершавых стволов. Ладони кровили, ноги сбила, но чувствовала: совсем, совсем близко Край-Болото. Тенью пахло. Пеплом, углями, берестой, свечами белыми. А к тому же – палыми листьями, поздней ясколкой[2], шалфеем.

      Царица закрыла глаза. Шагнула за поворот. Нежно, едва уловимо повеяло дождём, мокрым камнем. Открыв глаза, увидела она Край-Болото. Всюду посветлело: вышли из лесу молодые берёзы, спустились к самой кромке – молчаливые, как невесты. По тине стелилась дымка, над водой стоял лебединый клик. Холодно и весело стало на душе. Путеводная нить выскользнула из рук и опустилась в болото, под цветы одолень-травы́. Царица нагнулась, вглядываясь в оконца ряски. В первый миг ничего не увидела, и во второй ничего. А в третий сердце подпрыгнуло, заметалось в груди. Спёрло дыхание; пёстрые пятна поплыли перед глазами. Царица опустилась на колени у болотной кромки, склонилась к самой воде. Там, в лазоревой мгле, в лаловой[3] глубине вилась узкая тропка меж осин. По правую руку шло знакомое всхолмье, по левую вставали околицы Звериной земли, батюшкин кривой сад. Царица, забывшись, потянулась вперёд… Пальцы обожгло ледяной водой, гладь зарябила, исчезли и тропа, и угорья.

      Царица, сжав зубы, опустила руку по локоть, но нащупала только скользкий ил. Корни обвили запястье, потянули вниз, впиваясь, царапая. Царица, охнув, отпрянула. Онемели пальцы – кто знает, когда отойдут.

      Заломило запястье, холод дошёл до локтя – будто змея ужалила. Придерживая заледеневшую руку, царица снова вгляделась в воду. Болото успокоилось, разошлась ряска. Лучше прежнего стали видны узкие стёжки Те́ни. Потянуло туда с такой силой, что взвыть захотелось. Домой. Домой! Только как? Подскажи, владыка!

      Царица сцепила пальцы, опустила голову. Венец давил, так и норовили выскользнуть косы.

      Домой.

      Блеснула в глубине путеводная паутина. Показалось или зовёт кто?

      Царица распахнула глаза.

      Близко-близко была вода. Ворчали колпицы[4].

      Домой!

      Далеко, глухо разносилось ворчание над болотом.

      Царица склонилась ещё ниже. В нос ударил запах тины, влажной лягушачьей кожи. Ледяная вода коснулась лба. Царица зажмурилась, набрала воздуха и опустила лицо в болото.

      Словно иглы вонзились в кожу – те, серебряные, которыми тени прорехи штопали. В носу закололо, от темени до пят прошило ледяным сабельным ударом, потянуло вниз. Царица беззвучно закричала: не было под тиной ни троп, ни башен. Только подводные корни, болотные норы, листья, осока, цепкие стебли – потянулись к лицу, захлестнули шею. Царица ощупью искала на берегу, за что ухватиться: хоть за корягу, хоть за камень… Пальцы скребли сырую землю, впивались в неё, а кувшинки манили вниз, слышались издали болотные колыбельные.

      В тину, в тишину сердце утяну…

      Позабудь печаль, незачем кричать…

      Воздух кончался. Свет мерк. Пригрезился в старой осиновке[5]мальчик-лодочник.

      Спи и забывай… Горести забудь,

      Закрывай глаза. Тёмен будет путь.

      Бледный жёлтый цветок качнулся перед взором, вспыхнула красным ягода.

      В темноте легко: морок[6] и покой,

      Шёпот, бирюза… Закрывай глаза.

      Осеннее солнце послало под воду луч. Царица отчаянно дёрнулась и вырвалась из плена. Вдохнула, зарыдала, захлёбываясь от ужаса. Только тут вспомнила: Драгоми́р! Ратибо́р! Пускай ничего не вышло, зато снова увидит их… И Милоне́га… Потеплело на сердце.

      Квакая, отплыла сонная лягушка. Царица проводила её мутным взглядом: большая-то какая. И вокруг – сияние, совсем как в Тени ветер колышется…

      – Эй, – окликнула царица, сглотнув горечь. – Эй… Лягушка!

      Лягушка уселась на кувшинке, опустила веки. Царица собралась с силами, потянулась к ней взглядом, мыслью:

      – Ты… из Тени?

      Лягушка не шелохнулась. Не услышала будто даже. А царица, как ни пыталась, не могла ни дозваться, ни дотянуться. Словно скорлупа наросла вокруг лягушачьего тела – невидимая, колдовская, такая знакомая… знакомая… Царица ахнула, узнав. Кощеево колдовство, тёмное грубое кружево. Оно! Владыка руку приложил, он лягушку заколдовал, чтоб не дозваться было.

      – Лягушка! Помоги! Ты же из Тени, ты Кощея знаешь. Помоги

2

Яско́лка – трава с мелкими бело-серыми цветами.

3

Лал – рубин или красная шпинель.

4

Ко́лпица – болотная птица.

5

Оси́новка – небольшая долблёная лодка, которая делалась из цельного осинового ствола.

6

Мо́рок – нечто одуряющее, помрачающее рассудок.