Кровь нерожденных. Полина Дашкова

вокруг себя пространство, а оно разваливается на куски…

      С трудом разлепились отяжелевшие веки. По глазам резанул холодный люминесцентный свет. Она пыталась сообразить, где находится, но не могла. Наконец сквозь звон в ушах различила голоса.

      Разговаривали две молодые женщины:

      – Слушай, если ее надо к искусственным готовить, зачем столько промедола вкололи? Она так до утра проспит.

      – Подождем еще немного и будем будить.

      – А показания-то какие у нее?

      – Откуда я знаю? То ли мертвяк, то ли урод. Тебе-то что?

      – Ну, так… Интересно. Жалко ее. Оксан, а можно я плод послушаю?

      – Да брось, нечего там слушать.

      – Мне практика нужна.

      – Ну, валяй, послушай, если охота.

      Когда подошли к койке, женщина лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Она почувствовала, как откинули одеяло. Несколько секунд было тихо, ей стетоскопом прослушивали живот.

      – Оксан, а ребеночек-то живой! Сердцебиение нормальное, сто двадцать. Сама послушай!

      – Делать мне нечего! Мало ли – живой. Они на таком сроке часто живыми рождаются, даже пищат, ручками-ножками дрыгают. Потом-то все равно умирают.

      – Может, и не надо искусственные делать? Женщине тридцать пять как-никак.

      – Вот именно, тридцать пять. Старая первородящая это называется. У таких и получаются уроды.

      Ее легонько похлопали по щекам.

      – Женщина, просыпайтесь!

      Она не шевельнулась.

      – Оксан, пошли пока чайку попьем, пусть поспит.

      Ее укрыли одеялом, задвинули ширму и отошли.

      – Ты, Валя, не лезь куда не надо. Ты свою практику отбомбишь, и гуд бай. А мне отсюда деться некуда. Сколько здесь, сестрам нигде не платят.

* * *

      Она полностью пришла в себя. Она, Лена Полянская, так испугалась, что дурноту как рукой сняло. Когда шаги сестер стихли, она быстро соскочила с койки и выбежала за ширму.

      Это была не палата, а что-то вроде кабинета: стеклянный шкаф с инструментами и лекарствами, банкетка, обтянутая клеенкой, письменный стол. На столе стояла ее сумочка, на спинке стула висел зеленый хирургический балахон. Схватив сумочку и балахон, Лена выглянула в коридор. Там было пусто. Прямо напротив она увидела приоткрытую дверь, на которой был нарисован бегущий по ступенькам человечек: запасной выход. Лена быстро побежала вниз по лестнице.

      Было темно и тихо. Босые ноги не чувствовали холода, а сердце колотилось так, что казалось – сейчас разорвется. На бегу она окончательно пришла в себя.

      Пробежав несколько этажей, Лена остановилась перевести дух. «Куда и зачем я бегу? – подумала она. – Сейчас я выскочу на улицу в таком виде – и что дальше?»

      Уже спокойно пройдя несколько ступенек, она посмотрела вниз и увидела поблескивающую в темноте цинковую дверь. За дверью был подвал.

* * *

      Когда медсестра Оксана Сташук и студентка-практикантка Валя Щербакова вернулись, койка была пуста.

      – Ну вот и хорошо, – сказала Оксана, – больная сама проснулась. В туалет, наверное, пошла. Сейчас вернется, начнем готовить.

      – Оксан, давай все-таки погодим капельницу ставить. Пусть врач еще разок посмотрит.

      – Валя, прекрати! Надоело! Тебе заново все объяснять, да? – Оксана посмотрела на часы. – Она у меня должна уже пятнадцать минут под капельницей с окситоцином лежать.

      В кабинет вошел высокий мужчина в белом халате и марлевой маске.

      – Ну, девочки-голубушки, как наша роженица? – бодро спросил он.

      – Вы меня, конечно, извините, Борис Вадимович, – густо покраснев, начала Валя, – но я тут плод прослушала, у него сердцебиение нормальное, и двигается он. Вы бы сами посмотрели, а потом уж стимуляцию назначали.

      Ординатор Боря Симаков смерил маленькую, кругленькую практиканточку таким взглядом, что другая на ее месте провалилась бы сквозь землю. Но Валя продолжала:

      – Я, конечно, понимаю, вам за это ничего не будет, но нельзя же…

      Тут Борис Вадимович не выдержал:

      – Ты, сопля зеленая, куда лезешь? Ты сюда зачем пришла? Работать нас учить?! Я тебе устрою практику! Оксана! – резко развернулся он к медсестре. – Ты капельницу поставила или нет?

      – Нет, Борис Вадимович, больная спала. Как я буду ее, спящую, обрабатывать?

      – А что, разбудить нельзя было?

      – Будили. Она же под промедолом, – оправдывалась Оксана, подойдя к Симакову поближе и коснувшись его упругой грудью. – Вы только не волнуйтесь. Она уже сама проснулась. Сейчас начнем.

      – Ладно, девицы. Не тяните только, – смягчился врач, – а ты, колобок, – он снисходительно потрепал Валю по круглой розовой щеке, – лучше песенки не пой, а то лиса съест.

      Валя почувствовала, как глаза наполняются слезами. Она вообще часто плакала,