Кровавые легенды. Русь. Александр Матюхин

ным половым признакам. Бульдога подарил Климову Платон Иванович. Поблагодарил за раздобытую в Питере трость с рукоятью из чистого серебра, отлитую в форме собачьей головы. То ли шеф намекал на внешнюю схожесть Климова с бульдогами, то ли завуалированно нарекал его псом. Верной дрессированной псиной, которая и лапу подаст, и голос, и в Тмутаракань рванет по команде. Платон Иванович не доверял почте.

      Климову было плевать. На правду не обижаются, на зеркало не пеняют. Главное, что в пасти дурацкого бульдога тогда торчали свернутые трубочкой стодолларовые купюры.

      За окнами мелькали бесхозные, поросшие сорняком участки, кучи битого кирпича. Климов выкручивал шею, но цифры на фасадах, если они и были, замаскировали кроны яблонь и орехов. Где тут улица Пушкина? Старуха, копающаяся в огороде, лишь пожала плечами, мол, сам ищи.

      – Да чтоб тебя, кошелка…

      «Вольво» проползло к следующему дому. За штакетником играли в домино трое парней. «Козла» разбавляли горькой: на табурете примостилась початая бутылка водки.

      – Эй, братва! – крикнул Климов. – Пушкина, четырнадцать нужна.

      – Эт она и есть. – Тощий брюнет, татарин, выловил из банки шпротину и забросил в рот. У его ног терся полосатый кот. Парни прервали трапезу, недружелюбно изучая чужака. Климов выбрался из салона, пикнул брелоком. Брюнет отклеил задницу от табуретки. Климов носил синие брюки и рубашку в тон; брюнет – спортивные штаны, аляповатую сорочку и серые носки. Сланцы шаркали по плитке. Собутыльники поплевывали под стол.

      Брюнет приблизился вальяжно. Хлюпнул носом.

      – Здорова.

      – Вы, я полагаю, Амир?

      – Вроде так. Идем.

      Они вышли за калитку, провожаемые ехидными репликами сотрапезников.

      – Бабки у вас? – осведомился Амир.

      – Как договаривались.

      – А не страшно?

      Амир был легче Климова килограмм на пятнадцать и ниже на полголовы. Он пил с утра, а Климов в свободное от заданий время месил боксерскую грушу. Карман брюк оттягивал свинцовый кастет.

      – Чего мне бояться? – ухмыльнулся Климов.

      – Та не меня. Того, за чем вы приперлись.

      «Вот оно что! – осенило Климова. – Легенда о Вурдалаке!»

      Они шли по грунтовке в тени яблонь. Амир спросил:

      – Про проклятие слышали?

      – Краем уха.

      Вранье. Кем бы ни считал Платон Иванович подчиненного, Климов не был глупцом. Он рылся в Интернете, наводил справки о той штуковине, которую должен был достать. Редкая книга, или бесценный сервиз… или Вурдалак. Хорошую вещь не прозовут Вурдалаком. Но дорогую – запросто.

      – Оно людей убивает. – Амир говорил буднично, как про ковид.

      – Много убило?

      Амир шумно высморкался.

      – Много. Штукарь или двушку.

      Климов присвистнул.

      – Оно в музее висело. Пока внук директора не помер. – Амир позвенел связкой ключей и отщелкнул замок на крашеных серебрянкой воротах. – А генерала зять, который в поместье жил, жену и детей замучил.

      – Бывает, – смиренно улыбнулся Климов. Он и сам бы замучил свою жену, но подоспел развод.

      Двор за воротами был запущен, хибара разваливалась. Амир побрел к кирпичному гаражу. Спортивки отвисли на его ягодицах, сорочку пометил меловый отпечаток ладони.

      – Я его в дом не принес, – пояснил Амир. – Оно рассказывает всякое.

      Суеверие деревенщины насмешило матерого Климова.

      – Сам слыхал?

      – От людей.

      Из гаража пахнуло плесенью. Вспыхнула лампочка. Озарила груды хлама, макулатуру, соленья, велосипедные восьмерки, надувную лодку. Климов помялся у входа. Амир запустил клешни в ящик и вынул что-то плоское, обмотанное тряпьем.

      – Я в старые зеркала не смотрюсь. – Он вручил предмет покупателю и пропал в захламленных дебрях гаража. Загрохотали банки. Амир выругался.

      Климов почувствовал тепло в районе живота. Радость обладания – будто это он был коллекционером, будто для себя охотился за антиквариатом, а не для нанимателя.

      Ветошь спланировала на пол. Закатное солнце полыхнуло в овале, который Климов держал обеими руками. Свет ослепил. Климов повернулся, и белизна покинула ношу. Он увидел бульдожью морду, выпученные глазки, залысину: собственный портрет. Пальцы трогали дубовую раму, вырезанные виноградные листья. Мастер «зачесал» их по часовой стрелке, но четыре листика выбивались из плавного орнаментального течения. Два снизу и два сверху, они отпочковывались от рамы, наползая на амальгаму. При должной фантазии их можно было принять за клыки. В действительности они служили фиксаторами.

      Климов наклонил зеркало.

      «Превосходно! – Он подсознательно копировал манеру босса. Именно так Платон Иванович станет знакомиться с пополнением коллекции, гладить раму, теребить металлическую проушину для гвоздя. – Тончайшая работа!»

      Не рама, а биография