Кирза и лира. Владислав Вишневский

круговерть не вмешивались, в разборках не участвовали и на всякие каверзные или слишком «умные» вопросы не отвечали. Наблюдали за нами издали, но всегда снисходительно, со взрослой ехидной ухмылочкой.

      А мы, пацаны, почти запуганные военкомовскими предсказаниями очень близкими в самом недалеком будущем – именно для нас, обалдуев! – дисбатами-штрафбатами, болтались без дела в быстро освоенном пространстве. Гуляли… «Последний нынешний денек».

      Нас здесь собрали и приготовили к отправке – около тысячи пацанов. Распределили по каким-то командам, строго приказали далеко не расходиться – это под замком-то! – и о нас вроде забыли. Вот так, одномоментно – чик! – мы были выключены из родной гражданской жизни. Любимые девчонки, братья, братаны-пацаны; кинотеатры, школы, спортзалы, родные подвалы; бабушки, дедушки, мамы, папы – все это враз осталось там, за дверями, в прошлом. Всё, отбегался. Попался мальчик, не трепыхайся, считай, отпрыгался – ко-опец! Впереди ждет неведомая и страшная армия. И не погулять тебе теперь, мальчик, и не пожить тебе нормальной гражданской жизнью, и не… «Ма-ама, роди меня обратно!» Но это, пожалуй, уже поздно, попал.

      Духовой оркестр, аплодисменты, красные транспаранты, парадные речи военкома о почетном доверии Родины, любви народа, долге – остались там, снаружи, со стороны висячего замка, за закрытыми дверями. Здесь, с нами, только наше личное пацанячье одиночество, ноющий страх и дикая тоска. От отчаянной безысходности хотелось где-нибудь спрятаться и разреветься, как в детстве. Но где тут, в таком столпотворении спрячешься! Как тут рыданешь, когда вокруг тебя бузит, горланя, орава задиристых пацанов – таких же, как ты – в пьяном кураже стоит на ушах. Все они, как и ты, свой страх и растерянность прячут за маской разудалой веселости, пьяных слез, блатных ужимок, сплошного мата. «Гул-ляй, братва-а, пьяному море по колено!..»

      В разных местах огромного сводчатого зала старого, обшарпанного железнодорожного вокзала, с продымлённо-тухлым запахом, под плохо настроенные гитары, сплошь обклеенных переводными картинками полуобнаженных красавиц и целующихся парочек – с надрывом, блатными голосами со слезой, поют, копируя своих любимых певцов, пацаны-гитаристы. Вокруг них – кучками, раскачиваясь в такт музыки, стоят, лежат, сидят, курят, жуют, притоптывают, не стройно, но очень громко подпевают почитатели свободного песенного жанра и другие, те, кому просто давно делать нечего, и кто еще как-то, удивительным образом стоит на пьяных ногах и может самостоятельно туда-сюда всё же передвигаться. Они, отдохнув у одной группы, переходят к другим и сходу, бесцеремонно и невпопад, перебивая звучащую мелодию, вразрез подхватывают любые, только им известные песни.

      Внеся определенный разлад в то, камерное, вокальное исполнение, с видимым удовольствием, не избегая, резко ответно ввязываются в драку: бац, бац, хлесь, хлесь!.. Тут же, на месте, в короткой рукопашной, достойно получив по физиономии, с разбитыми носами и губами уходят, громко грозя и матерясь, за своим сильным и верным подкреплением.

      В одном месте поют:

      На Дерибасовскай открылася пивная-а,

      Там сабиралася кампания блатная-а,

      Там были девочки – Тамара, Роза, Рая-а,

      И гвоздь Одессы-ы Костя Шмаровоз.

      В другом месте хор голосов громко и залихватски выводит:

      Гоп са-смыком – это буду я-а,

      Варавать – прафессия мая-а.

      Я в Берлине научился и в Стамбуле надрачился,

      И паеду в дальние края-а…

      В следующем:

      А-а-ах, зачем любила я-а, зачем стала-а цылова-ать.

      Хош ешь меня-а, хош режь меня-а – уйду к нему апя-ать…

      Ещё дальше:

      Раскинулась море широка-а, и волны бушуют вдали

      Тут практически одни слезы, поют пацаны прочувствованно, но очень громко.

      Тавари-ищ, мы еде-ем далё-ёо-ока,

      Падальше-е от наше-ей земли-и… Эх!

      Копируя взрослых, размашисто, с надрывом, гуляют вчерашние мальчишки. Сегодня они еще новобранцы – какой спрос? – а завтра… завтра им придется… «Не каркай, падла! Дакалупался со своим – завтра, завтра… Завтра будет завтра, понял? Вал-ли отсюда, предсказатель ван-нючий, пока не схлапатал! Н-ну!..»

      …К нагам привяз-за-али ему каласни-ик,

      И в воду ево апусти-или…

      Пацаны полупьяные и просто пьяные от выпитой сегодня и накануне всякой разной, без разбора, дешевой бормотухи, взвинченные нервотрепкой последних дней, драчливые и неуправляемые, обидчивые и голодные, перевозбуждённые всей этой непривычной сутолокой и абсолютной неразберихой, томительным, выматывающим душу ожиданием, тоской по оставленному дома, и страхом перед неизвестным будущим куражились, находясь под замком и воинской охраной.

      Этакая вот «красочная» толпа новобранцев в безделье беспрерывно мотается туда-сюда по залу, громко горланит, поет, играет в карты, матерится, гогочет, не твердо стоя на ногах, пытается играть в чехарду; попутно допивает и доедает остатки продуктов, предназначенных