Левая рука тьмы (сборник). Урсула Ле Гуин

лжечеловек, низшее существо. Но белый жуткий снеговей нагнал на нее такой страх, что она закричала, глядя на дальнерожденного в упор, как мгновение назад смотрела на крылатое чудовище:

      – Я тебя ненавижу! Ты не человек, я тебя ненавижу!

      Тут слезы высохли, она отвела взгляд, и оба они довольно долго молчали.

      – Ролери! – прозвучал негромкий голос. – Посмотри на меня.

      Но она не повернула головы. Он подошел ближе, и она отпрянула с воплем, пронзительным, как крик снеговея:

      – Не прикасайся ко мне!

      Ее лицо исказилось.

      – Успокойся, – сказал он. – Возьми меня за руку. Возьми же!

      Она снова отпрянула, но он схватил ее за запястье и удержал. Вновь они застыли без движения.

      – Пусти! – сказала она наконец обычным голосом, и он сразу разжал пальцы. Она глубоко вздохнула. – Ты говорил. Я слышала, как ты говорил внутри меня. Там, на песках. Ты и опять так можешь?

      Не сводя с нее внимательного спокойного взгляда, он кивнул:

      – Да. Но ведь я тогда же сказал тебе, что больше не буду. Никогда.

      – Я все еще слышу его. Я чувствую твой голос! – Она прижала ладони к ушам.

      – Я знаю. И прошу у тебя прощения. Когда я позвал тебя, я не сообразил, что ты врасу… что ты из Тевара. Закон это запрещает. Да это и не должно было получиться.

      – Что такое врасу?

      – Так мы называем вас.

      – А как вы называете себя?

      – Люди.

      Она посмотрела вокруг, на стонущий сумеречный лес, на колоннады серых стволов, на клубящиеся тучи почти над самой головой. Этот серый движущийся мир пугал своей непривычностью, но она больше не боялась. Прикосновение его пальцев, подлинное, осязаемое, вдруг смягчило мучительность его присутствия, принесло успокоение, а их разговор окончательно привел ее в себя. Она вдруг поняла, что прошлый день и всю ночь была во власти безумия.

      – А все у вас умеют… разговаривать вот так?

      – Некоторые умеют. Этому надо учиться. И довольно долго. Пойдем вон туда и сядем. Тебе надо отдохнуть.

      Он всегда говорил сурово, но теперь в его голосе появился новый оттенок, что-то совсем другое, словно та настойчивость, с какой он звал ее на песках, преобразилась в бесконечно подавляемую бессознательную мольбу, в ожидание отклика. Они сели на упавший ствол батука чуть в стороне от тропы. Она подумала, что он и ходит, и сидит совсем не так, как мужчины ее Рода, – его осанка, все его движения были лишь чуть-чуть иными и все-таки совершенно чужими. Особенно его зажатые между коленями темные руки с переплетенными пальцами. А он продолжал:

      – Вы тоже могли бы научиться мысленной речи, но ваши люди не захотели. Сказали, кажется, что это чародейство… В наших книгах написано, что мы сами давным-давно переняли это умение у людей еще одной планеты, которая называлась Роканнон. Тут нужны не только способности, но и долгие упражнения.

      – Значит, ты можешь слышать мои мысли, если захочешь?

      – Это