Свободный человек. Светлана Богданова

альнюю папочку на компьютере. И до сих пор я натыкаюсь на эти рваные потертые файлы, файлы, которые я выдавала между газетными и журнальными статьями, между пресс-конференциями, интервью и командировками. Файлы, в которых не вижу больше ничего, кроме сожаления: я и правда сожалею, что замолчала так надолго.

      В 2017-м я решила вернуться в литературу. И принялась что-то гуглить о себе: мне хотелось понять, осталось ли в виртуальном пространстве хотя бы единое упоминание обо мне как о писательнице. К моему удивлению, я нашла несколько коллег по имени Светлана Богданова. И – несколько литературоведческих исследований и диссертаций, которые были написаны за годы моего молчания, – по роману «Сон Иокасты». Признаюсь, меня это потрясло. Ведь за все 16 лет никто ни разу со мной не связывался. Никто не спрашивал меня, что я хотела сказать этим текстом, как я его писала, почему мои герои – именно такие, какие они есть. Ничего подобного не было. Роман жил своей жизнью, его читали, его исследовали. А я – как автор – была полностью забыта.

      И, осознав это, я испытала странную радость. Разве это не есть предел писательских мечтаний? Ведь я пальцем о палец не ударила, чтобы продвинуть мой роман. Мое произведение сделало все само!

      Уже позднее я прочитала знаменитый «Неаполитанский квартет» Элены Ферранте, в котором сквозит подобная мысль: автору достаточно исторгнуть из себя текст, а затем текст должен жить своей жизнью, и автору совсем не обязательно для этого прилагать какие- то усилия, давать интервью, то и дело напоминать о себе и всячески обнажаться. Автор должен писать. А его творчество должно стать самодостаточным. Это были мои мысли! Мои мысли и мой опыт.

      И я бесконечно благодарна «Сну Иокасты», что у него такая долгая и самостоятельная жизнь. И за то, что наши судьбы давно разошлись. Очень надеюсь, что мы с моим романом и дальше будем идти каждый своей дорогой. Ведь мое дело – писать, а его – быть написанным.

      Июль 2022 года, Москва

      «…и архипелаг этот найти по карте либо идя на судне упорядоченно в одном только направлении нельзя, поскольку его острова перемещаются по океану произвольно, хаотически меняясь между собой местами, так что никогда точно не определишь, где в данное мгновение они расположены, да и они ли это в действительности: в разное время архипелаг выглядит по-разному. В него входит множество мелких островов, число сочетаний которых бесконечно. Знамениты они тем, что, как и у предметов, и у животных, и у людей – местных жителей, – у них нет теней, ничто не притягивает их к почве, и если бы не сила человеческой привычки, дома, деревья и горы пребывали бы в вечном движении, постоянно перемещаясь с места на место.

      Расстояние же между землями архипелага таково, что любой островитянин, стоя на берегу и вглядываясь в даль, не увидит ничего, кроме матового морского блеска и небес, посему даже самое строгое знание о порядке вещей не в силах удержать острова на одном месте…

      Поступки людей, обитающих там, как и их желания, не обладают тенями, поэтому островитяне правдивы и наделены даром предвидения – ведь мысли их, лишенные тяжести и темноты, способны лететь вперед быстрее времени…»

      Подняв голову, он оглядел двор, где шеренги солдат, расположившиеся огромным крестом – в центре стоял главнокомандующий, – внезапно повинуясь пронзительному, похожему на невнятное мяуканье приказу, задвигались, меняя форму построения, закружились, образовав около фигурки в оранжевых генеральских шелках кольцо, от которого во все стороны растеклись по мощенной булыжниками площади смуглые, как и тела солдат, лучи. Снова раздалось то же мяуканье, но Эдип не стал смотреть, какую мозаику на этот раз составят ловкие и послушные воины; он встал и, повернувшись к окну спиной, равнодушно водрузив на полку книгу, которую только что читал с интересом, вышел вон из библиотеки. Его опять охватила скука, вот уже несколько лет подкрадывавшаяся к нему и ставшая отчасти для него привычкой.

      Пройдя тронную залу, где он обыкновенно решал государственные вопросы, Эдип направился в парк и застал своих выросших детей в беседке. Несмотря на взрослость, им по-прежнему требовалась помощь нянюшек, устроившихся сейчас невдалеке в тени на маленьких резных лавочках и шепотом переговаривавшихся между собой.

      Медленно, неуверенно шаркая по розовой гравиевой дорожке, он взошел на террасу и погрузился во мрак галереи, ведущей к воротам самой высокой башни.

      С каждым годом подниматься в покои Иокасты ему было все труднее – даже тогда, когда его провозгласили царем, двадцать лет назад, молодым человеком, он из-за врожденного опухания лодыжек с трудом одолевал лестницы и длинные галереи дворца. Ноги, крепко державшие его во время рукопашных поединков, служившие ему фундаментом, опорой, пьедесталом, во время ходьбы словно бы вдавливали его в землю, оказываясь тяжелыми, как колодки, болезненно отекшими, и не позволяли ему быстро и легко передвигаться наравне со сверстниками. Таким странным недугом в его роду никто до него не страдал, и он, предполагая, что болезнь, не имеющая никакого иного объяснения, скорее всего, должна быть фамильной, поначалу сомневался, были ли его родители именно его родителями. Рассматривая себя в зеркало и зачесывая назад темные, как у Полиба, его отца,