Люди черного дракона. Алексей Винокуров

ть, да еще со стороны отца, но только не у нас, на Реке Черного дракона.

      На самом деле лягушка из бабушки была никакая. Обычная жаба, только огромная и старая до черноты, глаза навыкате, рот – похабной щелью, на скользкой коже пупыри с бородавками, рукой потрогать противно, не то что голыми зубами есть. Жила от всех отдельно, хозяйства никакого не вела, безобразила в глухой ночи, промышляла, чем Бог пошлет. Детей, мужа тоже не завела. И неудивительно – кто на такую польстится? Хотя китайцы, говорят, к красоте женской равнодушны – им лишь бы человек хороший да денег много. Но Бабушка Древесная лягушка ни деньгами, ни красотой не вышла – хоть в речной песок ее сапогом топчи, такая была никудышная.

      Когда в первый раз мы с ней встретились на узкой дорожке, лет ей было невесть сколько, глядела исподлобья, пенсионером. Значит, не меньше шестидесяти выходило, ну, или около того – с каких там лет жабы-лягушки выходят на заслуженный отдых?

      День, помню, был солнечный, зайчики трепетали на зеленых кленовых листьях, под ветром срывались, падали, обратно запрыгивали. Бабушка-лягушка сидела у дома на шершавой приступочке за поваленным тыном – зеленая сидела, бурая, бугристая и скользкая – чистая жаба. Торчали из приступочки острые занозы, кололи тонкую кожу, подзуживали, бодрили. Ежилась Бабушка-лягушка, ворочалась, дула зоб, пучила глаза, слизью исходила, семечки беззубой пастью лузгала, а сказать так ничего толком и не сказала – может, не могла или, еще хуже, не хотела.

      Но не больно-то и нужно. Я и сам все знал про эту девочку, потому что рос с ней в одном селе, только я – в русской части, а она – среди амазонок.

      А насчет присказки про Бабушку-лягушку, – это уж так положено во всякой истории. Или бабушка-лягушка, или зайчик-побегайчик, или какой ни то хомяк с печки бряк – так вот оно и повелось испокон веку. А от своего лица историю рассказывать не смей, потому что никакая уже это будет не сказка, а чистая правда. Вот ее, пожалуй, и расскажем.

      Бытие

      Село наше, по имени Бывалое, выросло на реке.

      Черного дракона, или, по-русски сказать, на Амуре, прямо из сырого речного песка. Стояло на берегу, на выносе, мировое древо, тысячелетний кедр, отовсюду было его видать. Вокруг него стелились равнины, вздымались белыми шапками горы, тянулись вверх дремучие леса, зеленела в них пихта, клен, кедр корейский, ясень маньчжурский, ильм белокорый, орешник и береза желтая, липа амурская, бархатное дерево да рябина. В лесах этих испокон веку водились тигр-амба, медведь, барс, рысь, красный волк, кабан, дикие козы, изюбри и пятнистые олени, кабарга, соболь, и так далее – до мышей-землероек… В Амуре плескался осетр, кета и горбуша, таймень, хариус, корюшка-зубатка, черный и белый амур, гольян разных видов, усатый голавль, красноперый жерех, носатый пескарь, язь, конь-губарь, лещ, сазан, желтощек, амурская щука и рыба-лапша, вьюн, сом, косатка – и огромною тенью, грозным левиафаном проплывала в тяжелых глубинах калуга…

      Все тогда было тихо, мирно и счастливо, но не бывает вечного счастья – отчего-то и кому-то занадобился на этой земле человек. И вот однажды ночью погасли, заметенные тьмой синие звезды, раскололась до нутра верхняя бездна, ударила молния прямо в кедр – и разнесла в кровавые щепы.

      К утру кровь на щепе застыла, почернела, отразились в ней неподвижные, густые, чистой смолы небеса. Из этой-то щепы, глянцевой, духовитой, длинной и твердой, и явился первый дом, или, правильнее сказать, фанза, или, точнее, ха-баит ха-йехуди. Воздвигнут он был силою Сварога, духов предков и Яхве-Элохим-Адонай, и един был в трех лицах, и годен для любого племени, живущего на земле, под землей и на водных просторах.

      Из южного окна дома видно было незаходящее жаркое солнце и древние воды Амура, из северного глядела прохладными звездами вечность, на востоке трепетал нежно-розовый рассвет, а на западе, откуда дымной тенью кралась смерть, не было ни окон, ни дверей – лишь глухая непроходимая стена. Крыша закрывала дом от мирового гнева, фундамент – от демонов, незримо пребывающих, стены – от четырех видов земных тварей.

      Теперь уже забылось, кто первым поселился в Доме и освятил его дыханием жизни. Сперва грешили на синантропов Яо и Шуня из периода Уди Шидай: спустя тысячелетия их кости и черепа безошибочно желтой масти находили на обоих берегах реки, пока староста Андрон, движимый патриотизмом и белой горячкой, не собрал их все вместе и не предал позорному утоплению в равнодушных водах Амура.

      Позже стали склоняться к мысли, что дом одухотворил древний народ месопотамского колена иврим-йехудим бнэй-Исраэль, без которого, как известно, и поныне не обходится любое дело под небесами, будь то хорошее или разное.

      Но вернее всего, что чудесное жилище первым, как женщину, познал отряд казаков во главе с письменным головой Василием Даниловичем Поярковым. Отряд этот, числом девяносто, пришел на покорение племен уссурийского края – всех, какие встретятся, со всеми их духами, идолами, тиграми, медведями, барсами и пантами пятнистого оленя, незаменимыми для мужской силы.

      Казаки встали лагерем в доме и вокруг него, сделали его последней крепостью, обнесли высоким тыном и приготовились сгинуть, потому что задача у них