Волчья кровь. Константин Александрович Костин

дую песчинку на дне.

      Несмотря на конец лета, который день стояла невозможная жара. Воздух не просто нагрелся – он раскалился добела, как металл в горнах гномов. Солнце палило, не зная жалости, превратив небольшую расселину в скалах, где спряталась полянка с водопадом и озерцом, в горячую печку. Настолько душную, что воздух прилипал к ноздрям, стекая в легкие липкой патокой. Камни напекло до такой степени, что кожа плавилась, прикипая к породе, заставляя Талагию, шедшую к озеру, пританцовывать на булыжниках.

      Жизнь в Ротаргардских горах остановилось. Все, у чего были ноги или крылья, попряталось в спасительной тени лесов и пещер. И не спешило высовываться оттуда, как минимум, до заката, когда жестокое светило пряталось за западным горизонтом, погружая скалы в короткую прохладу.

      Баронесса лю Ленх сама перемещалась исключительно по ночам, скрываясь днем от пекла там, где придется, но все равно чувствовала себя усталой и измотанной вынужденным переходом через горы.

      Легат с надеждой смотрела на небо, воздавая мольбы гномьему Всеотцу, орчьей Матери Ночи, да хоть Темнейшему с Грешными Магистрами, жаждая дождя. Пусть небольшого, хоть на четверть часа, хоть на минутку, дабы подарить передышку от жары, пока все вокруг не превратилось в пепел. Да что там – дождь! Хотя бы ветер! Легкий бриз уже был бы великим даром после стольких дней мертвого штиля, словно весь мир погрузили в бутылку и заткнули пробкой. Ужасное пекло!

      Но, или посланница Триумвирата плохо молилась, хотя в неискренности ее обвинить было нельзя, или древние божества не желали отвлекаться от свои дел. Или, может, причина крылась в том, что боги давно уже были мертвы, оставив этот мир на произвол судеб?

      Больше всего на свете путешественница ненавидела зиму. Зиму, несущую с собой снег и стужу. Но сейчас она испытывала невероятное наслаждение, стуча зубами от холода, подражая боевым барабанам орков, стоя под самым водопадом, скрестив руки на груди и подставив тело под ледяные струи, смывающие черный от пыли пот с кожи.

      – Да… – простонала девушка. – О, да!

      Кто бы мог подумать, что вода – простая, обычная вода, с ревом несущаяся вниз с каменного уступа, может доставить такое удовольствие! Удовольствие, не сравнимое ни с чем!

      – Драконье дерьмо! Как же хорошо!

      Как жаль, что нельзя устроит ночлег прямо здесь – в озере под водопадом. И как же сейчас странница завидовала рыбам, которым вода не помеха для сна. Рыбам, которые постоянно живут под водой, в вечной прохладе.

      Талагия уже посинела от холода, но все еще не спешила возвращаться обратно – туда, где верный скакун варился в жаре пекла. Баронесса терпела, словно желая насквозь пропитаться льдом и, сохраняя в себе свежесть хрустально чистого горного водопада, пронести ее с собой как можно дольше, как можно дальше от озерца.

      Посланница покинула живительную прохладу лишь когда от мороза начало сводить скулы. Ступая по мягкому, белому песку, легат выбрались из водопада и побрела по пояс в воде, чувствуя, как нагревается озеро с каждым шагом. Чем дальше от скалы – тем теплее, пока, наконец, у самого берега вода превратилась в настоящий кипяток. Если б тут водилась рыба – можно было б сварить уху прямо в водоеме, стоило лишь добавить овощей и соли.

      Прыгая по раскаленным камням, посланница особых поручений Триумвирата достигла тени раскидистых дубов, где жеребец безмятежно пощипывал траву, отмахиваясь хвостом от роя насекомых. Лю Ленх, не одеваясь, расстелила попону и уселась, скрестив ноги.

      – Напился? – поинтересовалась воительница у коня.

      Тот на мгновение отвлекся, пошевелив ушами, лениво фыркнул и продолжил трапезу. Баронесса, стоя под водопадом, сама успела проголодаться. Она извлекла из углубления в земле флягу, укутанную мокрой тряпицей, и глотнула вина, сильно разведенного водой. Затем, потянув за ремень сумку, достала из нее сверток с медовым пряником.

      С гораздо большим удовольствием легат угостилась бы мясом, но медовые пряники – единственное, что не протухло в этой проклятой жаре. Они лишь зачерствели, приобретя такую твердость, что эти коврижки принесли б больше пользы при осаде Воронова Гнезда, если б их запускали катапультами. Чтобы осаждающие цитадель гоблины себе зубы переломали в тщетных попытках разгрызть снедь.

      – Когда же это кончится! – проворчала лю Ленх, имея в виду жару.

      С большим трудом девушка откусила кусочек, радуясь встрече с оборотнем, даровавшей ей нечеловеческие зубы, и захрустела сухарем, запивая из фляги, вытирая губы тыльной стороной ладони.

      На сладкое тут же слетелись шершни. Огромные, злые, полосатые. Каждый – размером с орех, только несравненно более верткий и надоедливый. Насекомые с угрожающим жужжанием вились вокруг путницы, пытаясь дотянуться до пряника.

      Талагия мало чего боялась. За относительно недолгую службу Триумвирам она успела насмотреться на такое, что многим и в самом жутком кошмаре не приснится. И не только повидать – многих из тех кошмарных тварей воительница собственноручно прикончила, окропив свои руки кровью не до локтей, а до самых плеч.

      Если только пауков. Пауков,