Русские поэты. Предсказанный уход. Олег Шаповалов

настает время и – в точности сбывается! Как будто поэт запустил, сам того не желая, некую программу, ведущую через 12 уровней игры к встрече с Боссом и печальному концу без возможности реинкарнации. Со словами нельзя шутить, заклинания и проклятия тоже ведь состоят из слов, а в проклятиях хорошего мало. Слова – это вполне материальная сила, сгустки энергии.

      В оный день, когда над миром новым

      Бог склонял лицо свое, тогда

      Солнце останавливали словом,

      Словом разрушали города.

      И орел не взмахивал крылами,

      Звезды жались в ужасе к луне,

      Если, точно розовое пламя,

      Слово проплывало в вышине…

      Но забыли мы, что осиянно

      Только слово средь земных тревог,

      И в Евангелии от Иоанна

      Сказано, что слово это – бог.

      Мы ему поставили пределом

      Скудные пределы естества,

      И, как пчелы в улье опустелом,

      Дурно пахнут мертвые слова.

      Из стихотворения Н. Гумилева

      «Слово», 1921 г.

      Часто цитируемая Анна Ахматова предупреждала: «Поэты, не предсказывайте свою смерть – сбывается!» Она, мудрая, знала, что говорила. В стихах Ахматовой вы не найдете никаких намеков на подстерегающую ее курносую старуху с косой. Даже переживая блокаду Ленинграда, когда голод и холод косили людей тысячами и велика была вероятность, что и она присоединится к их числу, Ахматова не поверяла бумаге горестные мысли. И другим коллегам по поэтическому цеху не советовала даже намекать на свой уход.

      Борис Пастернак не игнорировал тему смерти в своих стихах, но молодых поэтов предостерегал, чтобы не заигрывались с этим и, боже упаси, не писали про свою смерть. На себе не показывают.

      Это, разумеется, ничуть не закон, не некое общее правило: напророчил – непременно случится, отмолчался – обойдет стороной. Вот вам пример Марины Цветаевой (1892–1941). Марина Ивановна не предрекала, не манила свою смерть. Единственные строки на эту тему, которые я у нее нашел, вот эти:

      Знаю, умру на заре! На которой из двух,

      Вместе с которой из двух – не решить по заказу!

      Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!

      Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

      Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба дочь!

      С полным передником роз! – Ни ростка не наруша!

      Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночь

      Бог не пошлет по мою лебединую душу!

      Нежной рукой отведя нецелованный крест,

      В щедрое небо рванусь за последним приветом.

      Прорезь зари – и ответной улыбки прорез…

      – Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

1920 г.

      Было ли это предсказанием? Ответа нет – мы не знаем, когда произошло то, что произошло, было ли это утро с зарей, день или ночь. Нет свидетельств, что время ухода ею было угадано.

      Тревога во многих стихах Цветаевой зачастую присутствует, но не по поводу своей судьбы. А она все равно оказалась очень печальной.

      Вскоре после начала войны, в 1941 году, Цветаеву отправляют из Москвы в эвакуацию – в городок Елабугу (это в Татарстане). Собираться в отъезд ей помогал Борис Пастернак, с которым были не просто теплые отношения, а, вероятно, более того. Он (как рассказывал К. Паустовский) принёс верёвку, чтобы перевязать чемодан, и пошутил насчет ее прочности: «Веревка все выдержит, хоть вешайся».

      В Елабуге, доведенная до отчаяния обстоятельствами жизни, отсутствием средств к существованию, Цветаева на этой веревке и повесилась, приладив к гвоздю, вбитому в стену чулана приютившего ее дома. Кладбище, где похоронили Цветаеву, известно, а вот могила затерялась среди прочих, до сих пор никто не знает, в каком углу погоста ее искать. Памятник Цветаевой там поставили на условном месте.

      Вот вам и Пастернак, предостерегавший других, чтобы не пророчили и не предсказывали смерть! Неудачная шутка обернулась бедой, сбылась. Он сильно переживал.

      Мало кто сейчас вспомнит блиставшую в свое время поэтессу Серебряного века Мирру (Марию) Лохвицкую (1869–1905). Ее стали забывать уже вскоре после ухода из жизни. А прежде Петербург зачитывался ее стихами и вовсю судачил о ее романе с известным поэтом Константином Бальмонтом. Она была замужем и жила с мужем под одной крышей, он женат, и без скандала обойтись никак не могло. Он и разразился. Бальмонт бежал из Петербурга, а Мирра стала постепенно угасать и как поэт, и как здоровый человек.

      Считать ли предсказанием вот эти строки Лохвицкой?

      Я хочу умереть молодой,

      Не любя, не грустя ни о ком;

      Золотой закатиться звездой,

      Облететь неувядшим цветком.

      Я хочу, чтоб на камне моем

      Истомленные долгой враждой

      Находили блаженство вдвоем…

      Я