Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722–1735). Игорь Курукин

в это время уже прибыл его подарок – доставленный из Астрахани слон.

      Петр мог быть довольным удачным завершением своих военных усилий, но надо было еще убедить шаха ратифицировать договор. Для этого царь в том же сентябре указал срочно отправить в Иран резидентом прапорщика гвардии Рена и секретаря Аврамова с надлежащими полномочиями и ценными мехами на три тысячи рублей. Однако дипломатический триумф отнюдь не укрепил влияние России в Закавказье. Молодая империя вторглась в ту зону, которая в течение тысячелетий была ареной битв великих восточных держав. Появления там нового игрока никто не желал – ни на Востоке, ни на Западе, а его возможности были существенно ограничены. Персидский поход показал трудности содержания большой полевой армии в непривычных условиях. Осенью 1723 года в Гааге о крупных потерях и расходах поведал бывшему английскому послу в России лорду Чарльзу Уитворту неформальный глава российской дипломатии в Европе князь Б. И. Куракин[266]. Кроме того, у царя не было на тот момент надежных союзников среди европейских держав, а сам он не желал ссориться с Турцией.

      Дипломатическая пауза: мир с Турцией 1724 года

      Петр I понимал, что любые «прогрессы» России на Каспии неизбежно вызовут осложнение отношений с Оттоманской империей, и стремился заранее смягчить позицию турок. Перед выступлением, 20 июня 1722 года, резиденту Неплюеву был отправлен рескрипт с предписанием объявить турецкому правительству о походе русских войск на Кавказ с целью «учинить сатисфакцию» за шемахинский погром. Чтобы завоевать доверие османского двора, Петр I даже предложил турецкой стороне прислать в прикаспийские провинции своего комиссара[267]. Расчет оказался верным: короткий бросок в Дагестан состоялся без каких-либо осложнений с турецкой стороны, хотя в некоторых работах указывается, что поход был прерван в том числе из-за протеста турок[268]. Неплюев же еще в августе 1722 года передал, что турки допускают движение российских войск «не далее Шемахи», но категорически возражают против принятия «под державу» России грузин и армян[269].

      Однако появление в Дагестане русской армии во главе с Петром I в любом случае дало османским властям повод к подозрениям. Великий визирь Дамад Ибрагим-паша Невшехирли пригласил к себе Неплюева и спросил его, почему царь вступает в области, зависящие от Турции. По Стамбулу ходили слухи о появлении русских войск в Грузии и об их вторжении в Ширван. В свою очередь, Неплюев, возражая по поводу сомнений в искренности намерений царя, предложил визирю отправить в Россию специального курьера. Визирь согласился, и капычи-баши («глава стражей») Нишли Мехмет-ага был послан для получения разъяснений русского правительства. Одновременно последовали указания крымскому хану воздержаться от каких-либо решительных действий.

      Однако в то же самое время эрзерумскому

266

См.: Black J. Anglo-Russian relations 1714–1750: A Note on Sources // The Study of Russian history from British archival sources. L., 1986. P. 75.

267

См.: Мустафаев Т. Т. Из истории русско-турецких отношений в 20-х годах XVIII в. // Отечественная история. 2002. № 2. С. 18.

268

В. П. Лысцов, О. П. Маркова и Т. Т. Мустафаев в данном случае имеют в виду дипломатический демарш визиря Дамад-Ибрагима паши в Стамбуле (см.: Лысцов В. П. Указ соч. С. 133; Маркова О. П. Указ. соч. С. 27; Мустафаев Т. Т. Указ соч. С. 17). Другие исследователи со ссылкой на турецких авторов указывают на прибытие в лагерь Петра под Дербентом султанского представителя, потребовавшего прекратить поход под угрозой начала войны (см.: Lockhart L. Op. cit. P. 186; Сотавов Н. А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII в. С. 60; Ашурбекова С. Р. Указ. соч. С. 20). Р. И. Магомедова считает, что в ставку Петра прибыл посол Нишли Мехмед-ага (см.: Магомедова Р. И. Указ. соч. С. 16). Имеющиеся в нашем распоряжении указы и прочие бумаги из Кабинета Петра I не содержат информации о прибытии в русский лагерь кого-либо из турецких дипломатов; не поднималась эта тема и в мнениях генералитета на состоявшемся в лагере «консилиуме». Стамбул только в октябре получил точные сведения о походе, а отправленный в Россию Нишли Мехмед-ага прибыл в Москву уже к началу 1723 года и тогда же был принят возвратившимся с Кавказа императором. С. Р. Ашурбекова и Н. А. Сотавов ссылаются на исследование турецкого историка C. Gokce, но на указанных страницах его книги также нет свидетельств о прибытии в ставку Петра I турецкого посла с подобным требованием (Gokce C. Kafkasya ve Osmanli imparatorlugunun Kafkasya siyaseti. Istanbul, 1979. S.30–31).

269

См.: Соловьев С. М. Соч.: В 18 кн. Кн. 9. С. 382–383.