На даче. Иван Бунин

зелень в росе были холодны и матовы, а спальни дышали сном, теплом и покоем.

      Дом не походил на дачный; это был обыкновенный деревенский дом, небольшой, но удобный и покойный. Петр Алексеевич Примо, архитектор, занимал его уже пятое лето. Сам он больше бывал в разъездах или в городе. На даче жила его жена, Наталья Борисовна, и младший сын, Гриша. Старший, Игнатий, только что кончивший курс в университете, так же, как и отец, появлялся на даче гостем: он уже служил.

      В четыре часа в столовую вошла горничная. Сладко зевая, она переставляла мебель и шаркала половой щеткой. Потом она прошла через гостиную в комнату Гриши и поставила у кровати большие штиблеты на широкой подошве без каблука. Гриша открыл глаза.

      – Гарпина! – сказал он баритоном. Гарпина остановилась в дверях.

      – Чого? – спросила она шепотом.

      – Поди сюда.

      Гарпина покачала головой и вышла.

      – Гарпина! – повторил Гриша.

      – Та чого вам?

      – Поди сюда… на минутку.

      – Не пiду, хоч зарiжте!

      Гриша подумал и крепко потянулся.

      – Ну, пошла вон!

      – Бариня загадали вчера спитать вас, чи поїдете у город?

      – А дальше?

      – Казали, щоб не їздили, бо барин сьогоднi прыїдуть.

      Гриша, не отвечая, одевался.

      – Повотенце? – спросил он громко.

      – Та на столi – он! Не збудiтъ бариню…

      Заспанный, свежий и здоровый, в сером шелковом картузе, в широком костюме из легкой материи, Гриша вышел в гостиную, перекинул через плечо мохнатое полотенце, захватив стоявший в углу крокетный молоток, и, пройдя переднюю, отворил дверь на улицу, на пыльную дорогу.

      Дачи в садах тянулись и направо и налево в одну линию. С горы открывался обширный вид на восток, на живописную низменность. Теперь все сверкало чистыми, яркими красками раннего утра. Синеватые леса темнели по долине; светлой, местами алой сталью блестела река в камышах и высокой луговой зелени; кое-где с зеркальной воды снимались и таяли полосы серебряного пара. А вдали широко и ясно разливался по небу оранжевый свет зари: солнце приближалось…

      Легко и сильно шагая, Гриша спустился с горы и дошел по мокрой, глянцевитой и резко пахнущей сыростью траве до купальни. Там, в дощатом номере, странно озаренном матовым отсветом воды, он разделся и долго разглядывал свое стройное тело и гордо ставил свою красивую голову, чтобы походить на статуи римских юношей. Потом, слегка прищуривая серые глаза и посвистывая, вошел в свежую воду, выплыл из купальни и сильно взмахнул руками, увидав, что на горизонте чуть-чуть показавшееся солнце задрожало тонкой огнистой полоской. Белые гуси с металлически-звонкими криками, распустив крылья и шумно бороздя воду, тяжело шарахнулись в тростники. Широкие круги, плавно перекатываясь, закачались и пошли к реке…

      – Григорий Петрович! – крикнул чей-то голос с берега.

      Гриша перевернулся и увидал на берегу высокого мужика с русой бородою, с открытым лицом и ясным взглядом больших голубых глаз на выкате. Это был Каменский, «толстовец», как его называли на дачах.

      – Вы придете сегодня? – крикнул Каменский, снимая картуз и вытирая лоб рукавом замашкой рубахи.

      – Здравствуйте!.. Приду, – отозвался Гриша. – А вы куда, если не секрет?

      Каменский с улыбкой взглянул исподлобья.

      – Ведь вот люди! – сказал он важно и ласково. – Всё у них секреты!

      Гриша подплыл к берегу и, стоя и качаясь по горло в воде, пробормотал:

      – Ну, если хотите, не секрет… Я просто полюбопытствовал, почему вы меня спросили?

      – А мне нужно побывать у знакомых.

      – Да, так вы в город едете!

      – Разве в город только ездят? – снова перебил Каменский. – И разве знакомые бывают только в городе?

      – Конечно, нет. Только я не понимаю…

      – Вот это верно. Я сказал, что буду и в городе и у знакомых – вот тут недалеко – на огородах.

      – Так, значит, попоздней прийти?

      – Да, попоздней.

      – Тогда до свидания! – крикнул Гриша и подумал: «Правду говорит Игнатий – психопаты!» Но, отплывши, он опять обернулся и пристально посмотрел на высокую фигуру в мужицкой одежде, уходившую по тропинке вдоль реки.

      На реке еще было прохладно и тихо. За лугами, в синеющей роще, куковала кукушка. У берега зашуршали камыши, и из них медленно выплыла лодка. Седенький старичок в очках и поломанной соломенной шляпе сидел в ней, рассматривая удочку. Он поднял ее и соображал что-то, лодка остановилась и вместе с ним, с его белой рубашкой и шляпой, отразилась в воде. А из купальни слышались крики, плеск и хохот. По гнущимся доскам бежали с берега, стуча сапогами, гимназисты, студенты в белых кителях, чиновники в парусинных рубашках…

      Грише не хотелось возвращаться туда, и он стал нырять, раскрывать глаза в темно-зеленой воде, и его тело казалось ему чужим и странным, словно он глядел сквозь стекло. Караси и гольцы