С ба-а-льшим приветом!. Григорий Крошин

/emphasis>

      Вот говорят, писателю труднее всего обживаться в чужой среде, потому что и обстановка не та, и привычки иные и говорят не по-нашенски. Но писателю, как ни странно, обжиться на чужбине легче чем людям иных профессий. Потому что место работы у него остается примерно то же, что прежде: письменный стол, а в случае отсутствия такового – собственное колено, на котором можно пристроить блокнот. А основным средством выражения остается свой язык. Чужой выучить не мешает, но главное – не забыть бы свой. Для эмигрантов послереволюционной волны это было проблемой. А для нынешних проблемы нет. Куда ни ткнись – всюду она, родная речь в нормативном и не совсем варианте. Российских людей еврейского и иного происхождения везде стало так много, что писатель с родиной практически не расстается. Она в лице знакомых ему героев повсюду ездит за ним. Есть о ком писать и для кого.

      Вот Крошин и пишет везде обо всех. В предлагаемой читателю книге помещены короткие рассказы автора – лирические и сатирические, проникнутые иронией и самоиронией (что всегда украшает автора), и карикатурами самого автора проиллюстрированные. Рассказы эти о людях, привыкших жить здесь, и привыкающих там. Об их борьбе с обстоятельствами, об их неудачах и достижениях на этом пути. Обо всем этом написано легко, с юмором и добрым отношением к изображаемым персонажам.

Владимир Войнович

      Письма со свободы

      Ванде, без которой ничего подобного бы не было

      Унна, унна, унна-моменто!..

      Письмо первое

      Дорогой Вася! Вот и перебрались мы со Смоленщины на Германщину. Сначала – на приёмно-распределительный пункт, по-нашему «лагерь», в городке Унна-Массен (название, видимо, оттого, что здесь нас таких – масса!). Получается, из соцлагеря оказались в другом, но тоже лагере, – кап. Но этот на наши лагеря не похож. А если и смахивает слегка, то разве что на пионерлагерь ЦК КПСС, хотя я и не был там никогда. Такие же ровные ряды одинаковых трехэтажных (по-ихнему – двухэтажных) кирпичных домов (бывшие казармы английских оккупационных войск), не по-нашему чистая территория, здание администрации, медпункт, почта, клуб типа «красный уголок» и магазины типа «сельпо».

      Поселили нас с женой хорошо, удобно. На втором этаже (по-ихнему, – на первом). Живём мы вдвоём в роскошной трехкомнатной квартире, Правда, в ней есть два недостатка: в ней есть ещё две семьи… Но у нас, конечно, Вась, своя, абсолютно отдельная просторная комната площадью метров десять, в которой больше, кроме нас, пока никто не проживает. Тут есть всё, что надо для жизни: нары в два яруса (жена говорит, как в тюрьме, а я – как в купе), окно, умывальник, стол, два стула, шкаф. В первый же день вместе с энной суммой денег (в валюте, Вась!) нам выдали спальное бельё, две миски, две ложки, две вилки, две кружки. А что ж ещё человеку надо, правда, Вась?

      Теперь о соседях. Их, слава богу, немного. Семья из Житомира – муж и жена, мать мужа, отец жены, девяностолетний дед (я пока не понял чей) и четверо детей, старшему лет пять. Семья, Вась, обычная, как все, друг с другом практически не разговаривают, не спорят, только время от времени орут целый день не переставая… Дети вообще-то милые, хотя иногда чуть-чуть визжат как резаные все сразу, но в остальное время, когда их не дубасят регулярно, ведут себя смирно, только громко дышат… Этой семье дали, конечно, самую большую комнату, чтоб жили они по-человечески, метров шестнадцать, потому что, Вась, на девятерых… Люди, Вась, они в принципе хорошие, весёлые, любят и попеть, и попить иногда практически каждый день с утра до ночи, не просыхая.

      Третью комнату занимают три сестры, экономистки из Кулундинской степи. Слышал, они близнецы, но вроде от разных отцов. Да, кажется, и матерей… И действительно, Вась, если сильно приглядеться, близнецы эти очень похожи, особенно старшая. Она старший экономист. У неё и вещей с собой больше всех: 26 мест, все проходы в коридоре забиты мешками да коробками. Говорит: «Тут только самое необходимое – меховые вещи, ковры, хрусталь»…

      Все пять женщин и дети обычно всё светлое время суток проводят на кухне, где целыми днями варят и едят, потом снова варят украинский борщ сразу на всех плитах, причём с чесноком. А мы с женой в это время дышим воздухом, гуляем по территории или тихо-тихо сидим в своей комнате и учим немецкий, заткнув уши от криков и носы от чеснока, так как плиты всё равно все заняты и готовить еду нам не на чем. Когда я поинтересовался, зачем им в борще столько чесноку, отчего во всей окружающей среде в радиусе полкилометра трудно дышать, мать мужа подробно разобъяснила мне любезно сквозь зубы: «Пользительно».

      А вчера близняшкам-экономисткам удалось хитростью и силой выманить нас с женой из комнаты и вежливо притащить в чесночную кухню, чтоб мы рассудили их в развернувшейся дискуссии на тему о том, кто должен подтирать в туалете – конкретно тот, кто слегка изгадил весь унитаз вместе с сиденьем, а заодно все стены и потолок, или тот, чья очередь убираться по графику… Проблема, Вась! Жена начала было рассуждать, но тут дискуссия как-то сама собой естественно перешла из духовной сферы в физическую, а в их драке мы участвовать воздержались.

      Соседи