Театр тающих теней. Под знаком волка. Елена Афанасьева

ак же дороги, как Анна, Савва и волчонок Антип Второй. А судьбы некоторых героев первой книги раскроются для вас с неожиданной стороны. Чтобы в третьей книге «Театр тающих теней. Словами гения» свести воедино все истории и расставить все точки над i.

      А пока оставляю вас не в октябре 1922 года в Берлине, где закончилась первая книга романа, а на три года раньше, в октябрьском Крыму 1919 года. И приготовьтесь к стремительным перемещениям по эпохам и странам.

      Ваша Е.А.

      Арест

      Савва

      Балаклава. 1919 год. Октябрь

      Волк Антипка бежит за машиной. Бежит, не отстает. Почти как тогда, в апреле, по пути в Ялту, когда он выбился из сил, отстал, но потом нашел Анну и девочек на пустом причале и не умеющего плавать Савву из воды спас.

      Антипка бежит. Пока бежит, у Саввы есть надежда.

      Спрашивать, куда и за что его везут на бывшем авто графини, бесполезно. Это даже он, Савва, при всей его наивности и неприспособленности к жизни, понимает.

      С двух сторон от него два крепких мордоворота в форме деникинской армии – не дернуться, не сбежать. Заталкивая его в машину, один из них, с бульдожьей мордой, уже разбил Савве челюсть и скулу. Всё лицо теперь болит. И десны выбитых, но не выпавших зубов кровят. Дёргаться бессмысленно. Запах от его конвоиров неприятный – грубых папирос и давно не мытого белья.

      Анна будет ждать к ужину, волноваться, прятать в подушках – чтобы не остыло – порцию для него, лучше бы сама съела. Анна совсем похудела за эти полгода, что может пагубно сказаться на ее здоровье. А Савве что будет! Он и так не в меру упитан. Никакой голод его не берет, хотя есть хочется постоянно, но он не становится стройнее. Или Анна ему, как дочкам, лишний кусок подкладывает, а он съедает и не замечает?

      Антипка отстает. Нет, это просто Савве не видно бегущего за машиной волка, мешают два «бульдога» по бокам, и не разглядеть, а волк бежит, его не бросает…

      Савва узнает поворот с Севастопольского шоссе на Балаклаву. Еще в разговорах прошлой осенью, когда в имение приезжали важные флотские чины, слышал, что здесь, в балаклавском порту, важная база флота. Флот теперь давно разграблен и разбит. Еще в прошлом году графиня Софья Георгиевна с гостями обсуждала безалаберность нового командующего и потерю флота. Кораблей, считай, больше нет. Ни у красных, ни у белых, ни тем более у зеленых. Что же в этой таинственной бухте теперь, когда нет кораблей?

      Куда привезли – понятно. Но за что? И что с ним будет? Кто ему объяснит?

      Выгружают. Заталкивают в здание на пристани. Взашей гонят в одну из комнат. Ничего хорошего это не сулит. Даже если мораль прочтут и отпустят, как из Балаклавы до имения добираться?

      В комнате темно, тусклый свет единственной лампочки. Человек в форме деникинской армии сидит лицом к окну.

      – Можем быть свободны, ВашБлагородь? – спрашивает затолкавший Савву в комнату «бульдог» у сидящего около окна офицера.

      – Можете! – отвечает тот. И поворачивается.

      Константиниди!

      Один из двух близнецов, которые часто гостили у графини Софьи Георгиевны. Скорее, это Николай. Если Савва правильно помнит, в последнее время к ним приезжал Николай. В военной форме. Антона, поэта, не было давно. Хотя какой он поэт – все рифмы у него неправильные. Тонический строй нарушен. Такие стихи даже Савва не позволит себе писать, хотя поэтом себя не считает. Но если поставить задачу, разобрать стихотворный размер, выбрать правильный ритм, подобрать не навязшие в зубах рифмы, то он напишет точно лучше этого «поэта».

      Но поэта Антона здесь нет, это хорошо – про поэзию спорить не придется. Есть офицер Николай, который в последнее время у них часто бывает, всё ведет разговоры с Анной об отправке ее, девочек и Саввы в Европу.

      Вероятно, офицер Николай хочет обсудить с Саввой их отплытие. Без женщин обсудить. Как мужчина с мужчиной. А прислужники низшего чина перестарались, и только. Скула болит. И два зуба шатаются, он языком проверяет, волнуется, чтобы совсем не выпали. Надо сказать, чтобы Николай наказал этих «бульдогов».

      Савва протягивает Николаю руку. Тот не шевелится. Так и стоит Савва с зависшей в воздухе рукой, не зная, что делать – дальше держать, в карман убрать? Наконец убирает в карман и, начиная жаловаться на грубость младших чинов, садится на стул.

      – …зубы выбили, как теперь на место приживутся, не знаю, скулу разбили. И можно ли теперь воды не холодной или теплого чаю рот прополоскать, от холодной челюсть сведет…

      – Встааааать!

      Резкий крик Николая заставляет Савву вскочить со стула. Что там? Не бомба же в сиденье зашита?! Почему «встать»?

      – Встать, гаденыш красножопый! Думаешь, тебя привезли сюда чаи распивать?!

      Что это с всегда таким галантным Николаем? В имении всё чин чином, грубого слова не скажет. С Анны не сводит глаз. Хорошо, что самой Анне он безразличен, Савва это видит. В доме принимает, чаем, когда морковным, когда травяным, а когда и настоящим угощает, а ухаживания принимать не собирается, делает вид, что не замечает. Хотя