Секретный ключ. Лина Джонс

ор, про которого вы сразу подумали, но ему нравится, когда его так называют. У него пять родимых пятен на лбу, складывающихся в созвездие Кассиопеи, и стальной взгляд: цвет его глаз соответствует образцу 4Б по той классификации цвета радужной оболочки, что висит у меня в комнате.

      Директор начал зачитывать:

      – Первое. Ты пряталась в системе вентиляции в кабинете химии и подсматривала за мистером Стемпом, так как решила, что он ворует серную кислоту и продаёт её в Интернете.

      Так и было – химик торговал реактивами, – но доказательств добыть не удалось, и расследование пришлось прекратить. К тому же папа велел мне сидеть дома.

      – Второе. Чтобы удрать с уроков и покинуть территорию школы, ты пыталась убедить смотрителя, что ты дендролог-стажёр и тебе необходимо залезть на дерево у забора, чтобы обрезать…

      Я переключилась. Это у меня хорошо получалось – я будто нажимала кнопки на пульте от телевизора. Если хотелось посмотреть что-нибудь поинтереснее, я просто вызывала другую картинку у себя в воображении. Я так это и называла – «система переключения каналов».

      Стол директора отполирован до блеска, и если смотреть на столешницу, то в светло-коричневой поверхности видно моё отражение. Я в красном берете, а доктор Харгрейв ещё даже не начинал отчитывать меня за такой неподобающий внешний вид. Мои подстриженные в каре волосы обрамляют лицо, брови нахмурены, как будто я внимательно слушаю его лекцию.

      И вдруг, в мгновение ока, отражение начало мерцать, расплылось и показало мне кое-кого другого. На меня смотрел невысокий человек в шляпе и галстуке-бабочке. Он разгладил усы, а затем, сделав шаг, изящно спрыгнул на пол и встал за плечом у директора.

      – Как ты думаешь, сколько времени le docteur Харгрейв будет говорить сегодня? – спросил он с приятным бельгийским акцентом.

      Я снова настроила тот канал, где показывали директора.

      – Четвёртое: ты вмонтировала подслушивающее устройство в стену учительской…

      Я бросила взгляд на Эркюля Пуаро, великого детектива, а он посмотрел на настенные часы.

      – Месье директор говорит уже двадцать две минуты. – Пуаро многозначительно поднял бровь. – Может быть, рекорд в двадцать семь минут будет побит?

      Скорее всего директор скоро закончит: у него урчало в животе, ведь час обеда давно прошёл. Я окинула взглядом комнату. Некоторые предметы в ней вдруг стали заметнее, словно их подсветили (не на самом деле, конечно, а на «экране» в моей голове).

      – Двадцать четыре, – сказала я вслух.

      – Что? – Директор поднял глаза от своих записей.

      – Ничего. – Я кашлянула.

      Пуаро кивнул – он принял мою ставку.

      – Ты меня слушаешь, Агата?

      – Конечно, сэр. Вы говорили, что изображать инспектора санитарно-эпидемиологической службы запрещено законом.

      – Именно так. Ты понимаешь, что это не шутки?

      Я кивнула:

      – Конечно, доктор Харгрейв. Я просто начала беспокоиться.

      – Беспокоиться? О чём? – Директор нахмурил брови.

      – Что вы опоздаете. Вы ведь идёте обедать с женой.

      Он явно был сбит с толку тем, как я сменила тему.

      – С женой?..

      – Ну да. На вас очень красивая рубашка, сэр. И приятный одеколон. И я заметила коробку конфет на столе – это явно подарок даме.

      Я улыбнулась, довольная своими дедуктивными способностями.

      – Ага, ну да, – пролепетал он, – с женой…

      Слова – мои зацепки – светлячками висели над ним в воздухе.

      – Как ты правильно догадалась, я как раз иду обедать… с женой, – наконец выговорил директор и посмотрел на часы.

      – Я бы не хотела, чтобы вы опоздали из-за меня, сэр, – сказала я.

      Доктор Харгрейв встал, смахивая с рубашки невидимые пылинки.

      – Да. Я, пожалуй, пойду. – Он покрутил головой, будто бы забыл, где выход. – А что касается тебя, Агата, я призываю тебя поразмыслить о… гм… обо всём, что я сказал.

      – Я поразмыслю, сэр.

      Доктор Харгрейв, похоже, вспотел. Он проводил меня до двери. Около неё стоял Пуаро и, одобрительно улыбаясь, поглядывал на карманные часы.

      – Двадцать четыре минуты – ты оказалась права, mon ami[1].

      Доктор Харгрейв открыл мне дверь.

      – Bien sur, ну разумеется, – улыбнулась я.

      – Что ты сказала? – переспросил директор.

      – Я пожелала вам приятного вечера, сэр.

      Он поджал губы, как будто с трудом удержался от какого-то замечания, потом пробормотал:

      – Будь осторожна, Агата Фрикс. Будь очень осторожна.

      За дверью мерил шагами коридор Лиам Лау, мой лучший друг. Когда я вышла, он сразу повернулся ко мне – лицо серьёзное, лоб

1

Мой друг (фр.).