Альпинист. Покорить СССР. Тим Волков

й пылью.

      Какая же гадость!

      Я ковылял по тротуару, поглядывая на прохожих. Те спешили по своим делам – в университет, на работу, в магазин. Погруженные в суету, сливаясь с потоком шума машин и гула, походили они на пчел. А жужжание рекламных баннеров только усиливало эффект улья.

      И только я никуда не спешил.

      Долгожданная пенсия, которую я так вожделенно ждал всю жизнь и которую успел идеализировать, оказалась не такой уж и привлекательной.

      Гадость! Какая же гадость!

      Да, не нужно было вставать ранним утром и можно спать сколько хочешь. Только вот в старости спать уже и не хотелось, мучила бессонница. Мечталось, что в освободившееся время можно будет заняться тем, что действительно нравится. Да только вот лихо играть на гитаре, как прежде, уже не получалось – пальцы крутило артритом. Путешествовать? Ага, как же! На такую-то пенсию? Смех!

      – Гадость! – процедил я сквозь зубы, остановившись у пешеходного перехода.

      Говорить с самим собой – это тоже бесплатное приложение к пенсии. Все пытаюсь держать себя, но не получается.

      Поток людей остановился. Красный глаз светофора лениво принялся отсчитывать время, оставшееся до следующего старта новому марафону.

      Я глянул на толпу. Каждый уткнулся в свой телефон, не замечая ничего вокруг.

      «Интересно, если я упаду и буду биться в приступе, хоть кто-нибудь обратит на это внимание?»

      Но проверять все же не стал – понял, что старика-затейника живо определят в психушку. А родных нет, которые могли бы подтвердить, что я не сумасшедший.

      Загорелся зеленый сигнал светофора, толпа бурной рекой понеслась вперед. Я же остался на месте.

      Я вдруг понял, что не знаю, куда иду. Вроде вышел из дома, чтобы хлеба купить, зашел в магазин, но не взял – свежего еще не завезли. Поговорил с продавщицей Дашей о всяких пустяках, сказал ей, что забегу позже. Симпатичная она, добрая. Потом пошел. Просто пошел, мимо своей девятиэтажки, вдоль улицы, задумавшись обо всем на свете и ни о чем одновременно.

      – Вот она, старость! – грустно усмехнулся я собственной рассеянности.

      «Может, пива выпить?»

      Но откинул мысль. От пива пучить будет и живот закрутит.

      Тогда водочки? Немного, только чтобы кровь разогнать. Но и водки тоже не хотелось.

      Тогда, может, пройтись до Кольцевой, посмотреть на фонтан и на голубей? Послушать какого-нибудь патлатого студента, который толком-то и петь не умеет, три аккорда еле перебирает, а уже выступать желает, на улицу вышел. Иногда это его бренчание расслабляет.

      Нет, этого тоже не хотелось. Болели ноги. Спину тоже начало ломить. Домой надо, в берлогу свою, к телевизору.

      Стало вдруг невыносимо горько от всего этого – от толпы, от телевизора, от вселенской скуки, обыденности и обреченности. Тошно и горько.

      Я заморгал, чтобы не дать предательской слезе прорваться наружу, пошел вперед, чтобы не стоять, как дурак, посреди улицы.

      Пошел резко, сразу, не обращая внимания ни на что. И только успел услышать, как кто-то сбоку вдруг удивленно выдохнул: «Красный еще! Куда ты, дед?».

      А потом – истошный визг тормозов. Тяжелый удар. Одним кадром огромное колесо машины, закрывающее собой весь горизонт, черное, страшное. Крик женщины «старик под колеса прыгнул!». Скрежет. Лязг.

      И боль, боль, боль.

      А потом пустота…

      ***

      – Что там у нас?

      Строгий мужской голос, чуть дребезжащий.

      – Да вот, Николай Игоревич, привез вам пациента нового.

      Второй голос молодой, звонкий.

      – Вижу, что не бочку с квасом ты мне прикатил. И где ты их только находишь? Третьего уже за эту неделю.

      – Ну, это вы, Николай Игоревич, пулю отливаете! Не третий. Второй. И не за неделю, а за месяц, – тяжелый вздох. – Ну что я могу поделать? Участок у меня такой, движение интенсивное, едут машины. И поток людской плотный. Много людей. Разных. И молодых, и старых. Думаете, мне охота их из-под колес доставать?

      Тяжелый вздох.

      – Ладно, не злись, старшина. Тоже не булочки тут печем, работа тяжелая и у нас.

      – Понимаю. К тому же это не колесник.

      – А кто?

      – Каскадер!

      – Да ладно?!

      – С третьего этажа упал.

      – Суицидник, что ли?

      – Непохоже. Прохожие говорят, сам полез наверх. И сорвался.

      – Пьяный?

      Сопение у самого рта.

      – Алкоголем не пахнет. Не каскадер это. Каскадеры обычно под «мухой» лезть начинают на всякие столбы и дома, пытаясь показать свою удаль. Этот альпинист. Или дурачок.

      – Николай Игоревич, мне пора. Вы уж как-нибудь сами, хорошо? А я потом, чуть позже приду. Разберемся кто он – дурачок или нет. Вот, распишитесь.

      – Подожди ты. Осмотреть нужно. Потом распишусь. Так-с, посмотрим…

      – Николай