Гадюка. Владимир Анин

елого платка и халата. Рита перевела взгляд на полоску, в центре которой отчётливо виднелись две поперечные розовые чёрточки. Она снова посмотрела в зеркало и вдруг улыбнулась своему отражению. Щёки стали розоветь, и вскоре болезненная бледность превратилась в здоровый румянец.

      Сжимая в руке полоску, Рита выбежала из туалета. Возвращаться в таком состоянии в цех не было никакой возможности, поэтому она вышла на улицу, туда, где за углом здания стояли две скамейки и большая урна с надписью «место для курения». В последнее время, правда, курение на фабрике не поощрялось, особенно в рабочее время, и вне обеденного перерыва встретить тут кого-нибудь было маловероятно, ибо смельчаков, готовых рискнуть с сигаретой в зубах нарваться на начальство и быть уволенными почти не осталось. Вот и теперь в курилке никого не было. Рита села на тёплую, согретую летним солнцем скамейку и, откинув голову, зажмурилась, подставляя ласковым лучам счастливое, улыбающееся лицо.

      Теперь надо придумать, как сообщить об этом Артёму. Это ведь не какая-нибудь рядовая новость, это событие вселенского масштаба, которое, без сомнения, перевернёт всю их жизнь. Она достала из кармана халата мобильник и набрала номер Артёма. Он долго не отвечал, но Рита терпеливо ждала.

      Наконец в трубке послышался его голос:

      – Слушаю.

      – Тёма, это я.

      – Я вижу, что это ты. Чего звонишь?

      – Тёма, я…

      – Мне сейчас некогда.

      – Я только хотела пригласить тебя сегодня к себе.

      – Не знаю. Сегодня, боюсь, не получится.

      – Мне нужно тебе сказать что-то очень-очень важное.

      – Говори.

      – Нет, не по телефону. Приходи ко мне, пожалуйста.

      – Ладно, я постараюсь, – сказал Артём и завершил разговор.

      Рита облегчённо вздохнула. Теперь нужно позаботиться об обстановке. Нехорошо сообщать любимому такую новость за чашкой чая или кофе. Это должен быть по-настоящему праздничный ужин – надо приготовить что-нибудь особенное. Она снова закрыла глаза и невольно улыбнулась.

      – Та-ак! Карасёва! Ты что тут делаешь в рабочее время? Перекур устроить решила?

      – Я… не курю, – вставая со скамейки и дрожа всем телом, пролепетала Рита.

      Начальница, здоровенная мужеподобная тётка Валентина Ильинична, стояла, уперев руки в бока и буравя её уничтожающим взглядом. У Риты внутри всё похолодело, она прекрасно понимала, что добром это не кончится, что никакие отговорки не помогут, – теперь и выговор влепят, и премии лишат. К ней и так в последнее время были нарекания со стороны начальства. С тех пор как они с Артёмом стали встречаться, Рита уже несколько раз опаздывала на работу. А на фабрике с этим строго – только за этот год уже двоих уволили.

      Пробормотав ещё что-то невнятное, Рита поспешила ретироваться. Она вбежала в шумный, пропитанный запахом шоколада цех, где на нескольких конвейерах под присмотром облачённых в белые халаты и платки девушек аккуратненькими, по-военному выстроенными колоннами ползли полчища конфет. Рита встала у первого конвейера и виновато посмотрела на своих коллег – пухленькую низкорослую Таню и длинноногую красотку Надю.

      – Ты где была? – поинтересовалась Таня.

      – Там… – Рита неопределённо махнула рукой и добавила: – В курилке.

      – В курилке? – вытаращив глаза, переспросила Надя. – Ты ж не куришь.

      – Я и не курила, я… пыталась осознать. Вот!

      И, разжав кулак, Рита продемонстрировала тест-полоску.

      – Я так и знала! А ты всё: съела что-то, – проворчала Таня. – Доигралась.

      – Фу! Ты зачем в руке-то её держишь? – брезгливо сморщившись, фыркнула Надя.

      – Только меня там Ильинична застукала, – обречённо сказала Рита.

      – Ну, значит, капец тебе.

      В эту секунду послышался скрежет, что-то взвыло, и конвейер встал. Произошла очередная авария, в последнее время их случалось немало – оборудование было, мягко говоря, не новое, и всё зависело от реакции и оперативности тех, кто работал на конвейере, чтобы успеть спасти как можно больше конфет, поскольку от этого зависел их заработок. А начальство только лютовало и грозило оштрафовать за испорченную продукцию, хотя вины работников в этих авариях не было.

      Валентина Ильинична влетела в цех, кроя матом направо и налево. В этот раз, правда, пострадала довольно большая партия, и гнев начальницы обрушился на Риту ужасающим торнадо.

      – Карасёва! Мать твою! Смотри, что по твоей вине случилось… тебя через коромысло! Кто теперь за всё это отвечать будет, я, что ли?

      – Я только…

      – Что ты «только», овца ты недорезанная. Всё, ты меня заколебала, Карасёва! Ты уволена. Смену доработаешь и завтра придёшь за документами.

      – Но, Валентина Ильинична…

      – Всё, я сказала! – Начальница окинула взглядом других работниц, с испугом наблюдавших за происходящим. – А вы что вылупились, курицы? А ну, за работу!

      – В-Валентина Ильинична, –