Патриарх Никон. Загадки Раскола. Константин Писаренко

Аввакум близкого знакомства с Никоном и до ссылки в Сибирь, и тем более после возвращения оттуда не водил, и опираться на его пропитанные неприязнью признания опрометчиво. Так что, увы, подлинная национальность великого патриарха неизвестна. Как неизвестно и многое из первых сорока лет жизни «святейшего государя». То же, что мы знаем, сохранилось в анналах истории благодаря Шушерину, видевшему и слышавшему нашего героя чуть ли не ежедневно.

      Именно он пусть кратко, но обрисовал детские и молодые годы Никона. Потерю в малолетстве матери Мариамны Гавриловны («Маньки», по выражению Аввакума). Ненависть мачехи, изо дня в день притеснявшей и даже пытавшейся убить пасынка. Колебания отца Мины Васильевича («Миньки», по словам Аввакума), то защищавшего сына, то поддерживавшего сварливую жену. Немудрено, что едва подросший отрок в какой-то момент сбежал из дома и укрылся от деспотичной женщины в одном из нижегородских монастырей. Шушерин назвал Макарьевский Желтоводский, однако, судя по документам – несудимой грамоте патриарха Филарета 1628 года и духовному завещанию игумена Авраамия 1640 года, – активным восстановлением разоренной в XV веке татарами обители Авраамий занялся около 1629 года. Так что не в нем спрятался отрок.

      Поневоле став певчим и послушником, Никита вскоре обнаружил, насколько по сердцу ему самоизоляция внутри монастырских стен, в кругу монахов и разного рода паломников. И когда отец все-таки разыскал пропащую душу, та вернуться обратно в отчий дом согласилась не прежде, чем посыльный сообщил, что батюшка при смерти. Хитрость оказалась пророческой. Никита, конечно, примчался в родные пенаты и обнаружил главу семейства с домочадцами… «во здравии сущих». Правда, не успели все нарадоваться долгожданной встрече, как Мина Васильевич скоропостижно скончался. Кстати, имена двух дедов Никона – по отцу и матери – сохранились благодаря поминальным записям в синодиках XVII столетия. Там же запечатлены и имена братьев Никона – Симеон, Никифор, Григорий. Они явно не мордовские и не марийские. Судя по ним, будущий патриарх по национальности – русский.

      Разумеется, осиротевший юноша собирался возобновить отшельничество в монастыре. Но родня убедила его остаться, вступить в наследство, жениться, обзавестись детьми. Напрасно. Воспоминания о монастырской жизни не отпускали, манили Никиту Минича и в итоге сорвали с насиженного места для изыскания «жития своего при церкви Божией». В сопровождении супруги, конечно. Если верить Шушерину, то с миром будущий патриарх простился «в некоем селе», не имевшем в одном из храмов священника. Видно, вакансия возникла давно и пользовалась дурной славой, раз ее отдали человеку со стороны и к тому же мирянину. Стоило Никите Миничу лишь пожелать возглавить заброшенный приход, и его тут же, без проволочек посвятили в сан.

      И все бы хорошо, не покинь самоотверженный поп «по малом же времени… того села» с целью переезда «в царствующий град Москву». Причина появления молодого священника в столице, к сожалению, покрыта мраком. Сбежал ли он, не справившись с трудностями? Обратил ли на себя внимание высшего духовного начальства, захотевшего познакомиться с героем? Или к истине ближе иное объяснение? Претендент и не думал оставаться в том селе. Ему приглянулся легкий способ обретения чина иерея. Заполучив это звание, он, понятно, под благовидным предлогом из глухого уголка ретировался… в Москву, добиваться более выгодного назначения. Точных данных на сей счет нет. Утверждения о приглашении неких московских купцов не более чем домысел биографов XIX века. Как и устоявшееся в историографии мнение, будто та самая сиротская церковь располагалась в селе Лыскове, богатой вотчине боярина Б. И. Морозова. Либо в Колычеве…

      Впрочем, о мотивах отъезда можно судить по странному повороту в судьбе супружеской четы – вдруг возникшему у обоих намерению постричься в монашество. Жена ушла в московский Алексеевский девичий монастырь. Муж выбрал для аскетичного бытия далекую окраину Московского государства – Анзерский скит на одноименном малом острове Соловецкого архипелага. Шушерин, естественно, обосновал их поступок высокими соображениями – разочарованием в «суете мира сего» и поиском «удобных путей ко спасению». Правда, иподиакон далее упомянул о смерти трех детей Никиты Минича «во младых летех», и трагедия та предшествовала решению супругов. Она, несомненно, и повлияла в первую очередь на поведение каждого. Догадаться, как оба расценили страшную потерю, несложно. Господь покарал за прежние грехи! Серьезные грехи, совершенные ими… А какие, подсказывает хроника Шушерина. По ней выходит, что самый туманный эпизод в течение десяти лет супружества связан именно с таинственным посвящением обыкновенного «бродяги» (выражение Аввакума) таинственным архиереем (таково правило) в таинственном селе сразу во вторую степень священства – иереи (первая – диакон). И раз иподиакон умолчал о деталях столь важного события, то, очевидно, потому, что не знал их. А скрыл от него те подробности Никон, явно стеснявшийся или стыдившийся того, что в том селе с ним случилось. Случился же, похоже, заурядный обман: жители доверились чужаку, пообещавшему им долгую и верную службу, убедили местного епископа нарушить традиционный порядок и рукоположить самозванца прямо в священники, а тот, достигнув цели, взял и вскоре сбежал из той глуши неведомо куда. В компании с женой, бывшей заодно с мужем.

      И