Год 1976, Незаметный разворот. Александр Михайловский

ахчисарайский дворец, несмотря на свою седую древность, был уютней, а база в Тридесятом царстве – функциональнее. Для нас наличие этого дворца означает только то, что базироваться мы можем в относительно комфортных условиях, а не на лесной поляне в Супрасельской пуще.

      В бывшем кабинете командарма, помимо нашей магической пятерки и товарища Сталина из этого мира, собрались и другие мои соратники: генералы Велизарий, Багратион и Карбышев, три моих юных адъютанта, подполковник Седов, капитан Коломийцев, отец Александр, Бригитта Бергман, Сосо с невестой Ольгой Александровной и, конечно же, моя супруга Елизавета Дмитриевна. Из мира четырнадцатого года тут присутствуют наследница престола Ольга Николаевна с женихом Кобой – прибыли в качестве почетных гостей приобщиться к великому таинству заклинания Мобилизации, а оказались нечаянными свидетелями самопроизвольного возникновения портала в еще один мир. Мы круты и могучи, и к этой силе теперь требуется добавить хоть немножечко ума и осторожности, а то и до беды недалеко. Не стоит забывать, что наш главный маг-исследователь, при всех своих достоинствах – это мальчик, которому еще не исполнилось четырнадцати лет.

      От мира восемнадцатого года на этом совещании в качестве наблюдателя присутствует только милейшая Александра Коллонтай, проходящая у нас повышение квалификации перед назначением наркомом по делам женщин (ведь событие, которому посвящена эта встреча, случилось внезапно, а специальных постоянных представителей при нашей ставке у тамошнего товарища Сталина не имеется). На календаре в том мире – одиннадцатое февраля по григорианскому летоисчислению, и у молодой Советской власти и без нас хлопот полон рот. Наскоро затоптанные мною очаги антисоветчины еще тлеют, а кое-где из-под углей снова пробиваются язычки пламени. Антонов-Овсеенко отозван в Петроград и арестован сразу после покушения на Ленина, зато Муравьев сорвался с катушек и, превратив свою армию в банду, принялся гусарствовать на юге Правобережной Украины – куда там атаману Григорьеву и Нестору Махно. Зреет нарыв и на Урале, где противостоят друг другу казачий атаман Дутов, не признающий советской власти, и троцкист-самоназначенец (ибо в Советы его никто не избирал) Самуил Цвиллинг. В Сибири пока все относительно спокойно (никаких вооруженных чехословаков этим путем никто отправлять не собирается), но в кармане у англичан уже сидит адмирал-перевертыш Колчак, а в запасе у японцев имеется омерзительный атаман Семенов. Уголья будущей гражданской войны тлеют, и уже нашлись люди, что принялись раздувать их со всем знанием дела, ибо так называемая первая русская революция тоже случилась далеко не по щучьему велению.

      Но главная контрреволюционная опасность назрела совсем рядом с Петроградом. В бывшем Великом княжестве Финляндском все-таки вспыхнула гражданская война, расколов его на красную и белую части. Красные контролируют пронизанный дорогами промышленно развитый юг, белые окопались на редко населенном севере, устроив себе временную столицу в Ваасе. Туда уже прибыли шведские офицеры-добровольцы, чтобы превратить так называемые «отряды самообороны» в полноценную белофинскую армию. И командующий для этого сборища тоже уже готов. Генерал Маннергейм (тоже, кстати, швед по национальности), свежий как огурчик, прибыл в Ваасу, чтобы руководить «восстановлением законной власти».

      Плюс для «красных», после подписания договора о Союзе Советских Социалистических Республик – их поддержка в Петрограде стала цельной и безоговорочной. И минус для «белых» – после подписания того же договора из комплота по их поддержке вышла Германская империя, так как кайзеру Вильгельму совершенно не с руки ссориться с Бичом Божьим. Так что так называемый батальон финских егерей отправился не в Финляндию поддерживать «белых», а, за исключением немногочисленных дезертиров, убыл на Итальянский фронт. Правильно, там этим деятелям и головы сложить, точно так же, как польскому корпусу Довбор-Мусницкого суждено пасть полностью и без остатка в боях на окровавленных полях под Ипром и Аррасом.

      Остановив в сорок первом году германский «Дранг нах Остен», на следующем этапе я намеревался снова повернуться лицом к восемнадцатому году, чтобы там доделать все недоделанное, и, за исключением законченных утырков, забрать к себе из того мира всех, кто в будущем никак не сможет ужиться с советской властью. И финский вопрос при этом был для меня одним из важнейших, так как именно договором между красными властями Петрограда и Гельсингфорса устанавливались контуры будущей системы социализма, выходящей за рамки территории бывшей Российской империи. Да и вообще, негоже колыбели революции стоять прямо на границе с недружественным и воинственным лимитрофом. Ради достижения приемлемого результата я был готов как послать на дело «Каракурт» в плазменном обвесе, чтобы стереть эту Ваасу с лица земли, так и разобрать этот вопрос «руками», с последующим развешиванием всех причастных к белофинскому националистическому мятежу на фонарных столбах.

      И вот, едва эти планы оказались близки к осуществлению, случился чрезвычайный прорыв в середину семидесятых годов, где для нас вроде бы нет никакой работы, потому что там отсутствуют острые переломные моменты. Брежневская «эпоха застоя» – это инерционная