Белый плотник. Е. Б. Глушаков

      Казался и ужасен, и жесток,

      В прах уходил и возникал из праха,

      И средоточьем зла казался Бог.

      В умах незрелых без конца дробился

      На множество стихий, обрядов, тел:

      Бог ручейка, бог солнечного диска,

      Бог – землепашец, кормчий, винодел.

      И лишь в накате миропониманья,

      В одно собравшем тысячи причин,

      Бог посетил разумное сознанье

      Как Царь всего, над всеми Господин.

      И властвовал не грубо, не предметно,

      Но потаённым Духа естеством.

      История и жизнь – все грани света –

      На Нём сошлись и растворились в Нём.

      И Он уже не прочил наказанье,

      Грозя уничтожением всего,

      Но о спасенье даровал познанье,

      На крест подвигнув Сына Своего.

      И людям, как всегда: тугим – на ухо,

      На сердце – гордым, на глаза – слепым,

      Послал в поводыри Святого Духа,

      Чтоб узкий путь Любви открылся им.

      Юная грань

      Ледоход

      Закаты – словно алые заплаты

      На голубом весеннем пиджаке.

      Не ужиная, прямо из-за парты,

      Заслышав ледоход, бежим к реке.

      Учительница увязалась с нами,

      Худая, как апрельская сосна.

      Живёт без мужа. Синька под глазами.

      А здесь, в деревне, каждый год весна.

      Мы с хохотом гоняемся по льдинам,

      Летим на теневой упор моста.

      Учительница, в платье очень длинном,

      Слепящим снегом балует уста.

      Недаром все зовут её невестой!

      Вот и сейчас, крамольно весела,

      Стоит и машет над рекой небесной

      Обломком почерневшего весла.

      Смеётся, большеротая, и машет,

      И, вскинув руки выше каланчи,

      Одна кукует на пустынном пляже

      И ловит золотистые лучи.

      Нахальный ветер тянется к подолу.

      И лезет обниматься старый вяз…

      Учительница, вот окончим школу –

      Мы целым классом женимся на вас!

      С откоса сбегает лето

      И осами, и шмелями

      Жужжит горячо трава,

      Покуда не расселяли,

      Покуда у них – права.

      А солнце – на переплавке

      И жжётся под стать горшку,

      И рыжие томагавки

      Способны снести башку.

      Любым ветерком раздето,

      Одето цветком любым,

      С откоса сбегает лето

      В сиреневый росный дым.

      И шляется по задворкам,

      Где старые фонари,

      Где воет собака волком

      До утренней до зари.

      Но, если ударят ливни

      В причаленный к небу плот,

      Оно, соскользнув по глине,

      Утяток в пруду спугнёт.

      Подсолнух

      На жаре среди раздолья сонного,

      Где лугам приснился сеновал,

      Золотые головы подсолнухов

      Пыльными ладонями ломал.

      Расправляя погнутые венчики,

      Трогал пальцем жёлтую пчелу.

      В сотах круговых чернели семечки,

      А не мёд… Гадал я – почему?

      И не молоком доилось облако?

      Синий колокольчик не звенел?

      Позвоночник трубчатый подсолнуха

      Мне служил тогда как самострел.

      Счастью у подсолнуха наученный,

      Разрывая сорных трав кольцо,

      Не дружил ни с ветром я, ни с тучами,

      К солнцу поворачивал лицо.

      Весёлый мальчишка

      Разлеталась кисточка на шапке,

      Раскидались руки на ходу,

      Из-под ног шарахаются шавки…

      Это – я по улице иду!

      Даже не иду – скачу вприпрыжку,

      Даже не вприпрыжку, а лечу…

      Вы встречали озорней мальчишку?

      Мне любая шалость по плечу!

      Мне до звёзд и высоко, быть может,

      Невелик росточком… Что же, пусть;

      Но