Злоумышленник. Антон Чехов

айно тощий мужичонка в пестрядинной рубахе и латаных портах. Его обросшее волосами и изъеденное рябинами лицо и глаза, едва видные из-за густых, нависших бровей, имеют выражение угрюмой суровости. На голове целая шапка давно уже не чесанных, путаных волос, что придает ему еще большую, паучью суровость. Он бос.

      – Денис Григорьев! – начинает следователь. – Подойди поближе и отвечай на мои вопросы. Седьмого числа сего июля железнодорожный сторож Иван Семенов Акинфов, проходя утром по линии, на сто сорок первой версте, застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам. Вот она, эта гайка!.. С каковою гайкой он и задержал тебя. Так ли это было?

      – Чаво?

      – Так ли все это было, как объясняет Акинфов?

      – Знамо, было.

      – Хорошо; ну, а для чего ты отвинчивал гайку?

      – Чаво?

      – Ты это свое «чаво» брось, а отвечай на вопрос: для чего ты отвинчивал гайку?

      – Коли б не нужна была, не отвинчивал бы, – хрипит Денис, косясь на потолок.

      – Для чего же тебе понадобилась эта гайка?

      – Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем...

      – Кто это – мы?

      – Мы, народ... Климовские мужики то есть.

      – Послушай, братец, не прикидывайся ты мне идиотом, а говори толком. Нечего тут про грузила врать!

      – Отродясь не врал, а тут вру... – бормочет Денис, мигая глазами. – Да нешто, ваше благородие, можно без грузила? Ежели ты живца или выполозка на крючок сажаешь, то нешто он пойдет ко дну без грузила? Вру... – усмехается Денис. – Черт ли в нем, в живце-то, ежели поверху плавать будет! Окунь, щука, налим завсегда на донную идет, а которая ежели поверху плавает, то ту разве только шилишпер схватит, да и то редко... В нашей реке не живет шилишпер... Эта рыба простор любит.