Неудача Кунцевича. Иван Погонин

короля российских пинкертонов М.Н. Кунцевича. Ошибочно было бы думать, что столичные Лекоки явились в театр в качестве балетоманов. Причиной их невольного преклонения перед жрицами Терпсихоры явился полученный начальником сыскной полиции аноним, извещавший, что пробравшиеся в Петербург варшавские гастролеры-взломщики in corpore[1] намерены присутствовать на бенефисе кордебалета. Тщетно обозревали Наты Пинкертоны в бинокли публику, среди нее представителей «фомки» и долота не оказалось. Очевидно, «гастролеры» учуяли засаду и решили отказаться от удовольствия, сопряженного с риском попасть в места, не столь отдаленные».

      Татьяна отложила газету. На лице ее играла ироничная улыбка.

      – Коли ты король, Мешко, стало быть, я – королева. И поэтому требую впредь меня иначе, как «Ваше величество», не титуловать!

      Мечислав Николаевич поднялся из-за стола и склонился в глубоком поклоне:

      – Слушаюсь, моя королева!

      Потом встал на одно колено и стал целовать женину ручку. Сначала тыльную сторону ладони, потом саму ладошку, потом запястье, потом выше, выше, потом стал развязывать пояс халатика….

      В гостиную постучала и тут же вошла горничная.

      – К вам мусье Обюссон, барин!

      Было воскресенье, десятый час утра в начале, словом, время для визитов совсем не подходящее. К тому же у Кунцевича был первый за несколько месяцев неприсутственный день. Поэтому общаться с господином Обюссоном по служебным делам (а по каким еще делам тот мог припереться в эдакую рань!) совершенно не хотелось. Это с одной стороны. А с другой – Обюссон держал фруктовую лавку на первом этаже его дома, всегда поставлял Мечиславу Николаевичу самый хороший товар, да к тому же со значительной уступкой. Обижать такого человека не следовало, поэтому надворный советник вздохнул и сказал горничной: «Проси». Таня встала и быстрым шагом направилась в спальню.

      Француз явился не один. Вместе с ним в гостиную вошли кряжистый невысокий мужчина с длинной черной бородой, одетый в длиннополый сюртук и сапоги, и управляющий домом – господин Знаменский.

      – Прошу прощения за столь ранний визит, – француз склонил голову, – но обстоятельства, его вызвавшие, чрезвычайные! Сегодня ночью были ограблены мой магазин и магазин месье Смурова, – Обюссон указал на бородача. – И как дерзко ограблены! Мало того, что воры украли деньги и товар, так они еще и поужинали у нас с шампанским!

      – Три ковра мне угваздали, три на куски разодрали, – сказал Смуров. – И ведь как специально, самые дорогие выбрали, чтоб им пусто было! Дюжину пустых бутылок я насчитал! До блевотины обожрались!.. Кхм. Простите.

      – Полицию вызвали? – поинтересовался Кунцевич.

      – Вызвали, конечно, уж и пристав прибыл, и ваши сыскные, – ответил Обюссон. – Только… Мечислав Николаевич, нам бы хотелось, чтобы вы лично приняли в этом деле участие. Вы-то уж непременно отыщете! Ну а за нами не постоит!

      Надворный советник купца переубеждать не стал, а обратился к управляющему:

      – Андрей Платонович, а вы разве ничего не слыхали? Или вас нынешней ночью дома не было?

      Кунцевич задал такой вопрос, потому что квартира Знаменского помещалась на одной лестнице с обворованными магазинами.

      – Да дома я был, где ж мне еще быть. И шум слыхал-с. Часа в четыре. Но я подумал, что это магазин убирают. Они часто ночью убирать изволят. Жильцы неоднократно жаловались.

      – А когда мне убираться прикажете? Днем у меня торговля, – возразил Смуров.

      – Так вечером убирайтесь, вечером!

      – А много ли унесли? – прервал дискуссию надворный советник.

      – Мы еще не считали, но тысяч на двадцать, не меньше, – ответил Обюссон.

      – Неужели так много?

      – Так товар у нас дорогой, ваше высокоблагородие, – сказал Смуров. – Да и наличность в магазинах была.

      Когда Кунцевич пришел во фруктовую лавку, там уже были Маршалк, с утра заступивший на дежурство, дежурный сыскной надзиратель Кислов и агент из Адмиралтейской части[2].

      – Не отдыхается, ваше величество? – заулыбался Маршалк, увидев чиновника для поручений.

      – Да ну тебя, Карл, надоело уже, право! Я же в этом доме живу, вот и заглянул по-соседски.

      Картина вырисовывалась следующая: вчера преступники зашли в магазин Смурова, спрятались среди ковров, дождались ночи, коловоротом просверлили дыру в потолке, спустились на разрезанных коврах в магазин Обюссона, взломали несгораемый шкаф и забрали оттуда деньги. Прихватив две дюжины шампанского, ящик апельсинов, сыра, колбас и ананасов, они подняли все это к Смурову, где принялись кутить, используя ковры в качестве дастархана. Потом открыли дверь черного хода и растворились в предрассветном тумане.

      – А не те ли это варшавские гастролеры, которых мы третьего дня караулили? – предположил Карл Петрович.

      – Не думаю, – сказал Кунцевич, – поляки шампанским обжираться не стали бы. Да и инструмент не привисленской выделки. –

1

В полном составе (лат.)

2

Часть надзирателей и агентов сыскной полиции несла службу в «центральном офисе», на Офицерской, а часть была распределена по участкам.