Анна Снегина. Сергей Есенин

      Приятственны наши места.

      Богаты мы лесом и водью,

      Есть пастбища, есть поля.

      И по всему угодью

      Рассажены тополя.

      Мы в важные очень не лезем,

      Но всё же нам счастье дано.

      Дворы у нас крыты железом,

      У каждого сад и гумно.

      У каждого крашены ставни,

      По праздникам мясо и квас.

      Недаром когда-то исправник

      Любил погостить у нас.

      Оброки платили мы к сроку,

      Но – грозный судья – старшина

      Всегда прибавлял к оброку

      По мере муки и пшена.

      И чтоб избежать напасти,

      Излишек нам был без тягот.

      Раз – власти, на то они власти,

      А мы лишь простой народ.

      Но люди – все грешные души.

      У многих глаза – что клыки.

      С соседней деревни Криуши

      Косились на нас мужики.

      Житье у них было плохое —

      Почти вся деревня вскачь

      Пахала одной сохою

      На паре заезженных кляч.

      Каких уж тут ждать обилий, —

      Была бы душа жива.

      Украдкой они рубили

      Из нашего леса дрова.

      Однажды мы их застали…

      Они в топоры, мы тож.

      От звона и скрежета стали

      По телу катилась дрожь.

      В скандале убийством пахнет.

      И в нашу и в их вину

      Вдруг кто-то из них как ахнет! —

      И сразу убил старшину.

      На нашей быдластой сходке

      Мы делу условили ширь.

      Судили. Забили в колодки

      И десять услали в Сибирь.

      С тех пор и у нас неуряды.

      Скатилась со счастья вожжа.

      Почти что три года кряду

      У нас то падеж, то пожар».

* * *

      Такие печальные вести

      Возница мне пел весь путь.

      Я в радовские предместья

      Ехал тогда отдохнуть.

      Война мне всю душу изъела.

      За чей-то чужой интерес

      Стрелял я в мне близкое тело

      И грудью на брата лез.

      Я понял, что я – игрушка,

      В тылу же купцы да знать,

      И, твердо простившись с пушками,

      Решил лишь в стихах воевать.

      Я бросил мою винтовку,

      Купил себе «липу»[1], и вот

      С такою-то подготовкой

      Я встретил 17-й год.

      Свобода взметнулась неистово.

      И в розово-смрадном огне

      Тогда над страною калифствовал

      Керенский на белом коне.

      Война «до конца», «до победы».

      И тут же сермяжную рать

      Прохвосты и дармоеды

      Сгоняли на фронт умирать.

      Но всё же не взял я шпагу…

      Под грохот и рев мортир

      Другую явил я отвагу —

      Был первый в стране дезертир.

* * *

      Дорога довольно хорошая,

      Приятная хладная звень.

      Луна золотою порошею

      Осыпала даль деревень.

      «Ну, вот оно, наше Радово, —

      Промолвил возница, —

      Здесь!

      Недаром я лошади вкладывал

      За норов ее и спесь.

      Позволь, гражданин, на чаишко.

      Вам к мельнику надо?

      Так вон!..

      Я требую с вас без излишка

      За дальний такой прогон».

      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      Даю сороковку.

      «Мало!»

      Даю еще двадцать.

      «Нет!»

      Такой отвратительный малый.

      А малому тридцать лет.

      «Да что ж ты?

      Имеешь ли душу?

      За что ты с меня гребешь?»

      И мне отвечает туша:

      «Сегодня плохая рожь.

      Давайте еще незвонких

      Десяток иль штучек шесть —

      Я выпью в шинке самогонки

      За ваше здоровье и честь…»

* * *

      И вот я на мельнице…

      Ельник

      Осыпан свечьми светляков.

      От радости старый мельник

      Не может сказать двух слов:

      «Голубчик! Да ты ли?

      Сергуха!

      Озяб,

1

«Липа» – подложный документ. – Примеч. автора.