Владимир Маяковский: тринадцатый апостол. Трагедия-буфф в шести действиях. Дмитрий Быков

таев. Трава забвения (из воспоминаний о Маяковском)

      Море уходит вспять

      море уходит спать

Владимир Маяковский. Неоконченное

      Пролог

      Христос был за всех нас распят, Пушкин за всех нас убит на дуэли, а Маяковский за всех нас застрелился.

      Теперь нам можно этого не делать.

      Все три случая укладываются в борхесовскую схему «самоубийства Бога» – один из четырех главных сюжетов мировой литературы. Револьвер Маяковского играет в его культе (существующем до сих пор независимо от советской власти) ту же роль, что крест в христианстве. В этом сопоставлении нет никакого кощунства – «культ» и «культура», в конце концов, слова однокоренные. Евтушенко посвятил этому предмету специальную главу в «Братской ГЭС» – «Револьвер Маяковского». Стихи показательные, в свое время мы о них поговорим, пока же нам важна их символическая судьба. Концовка во всех смыслах убойна:

                                  тот револьвер,

                                          испытанный на прочность,

                                  из прошлого,

                                           как будто с двух шагов,

                                  стреляет в тупость,

                                           в лицемерье,

                                                   в пошлость:

                                  в невыдуманных —

                                           подлинных врагов.

                                  Он учит против лжи,

                                           всё так же косной,

                                  за дело революции стоять.

                              В нем нам оставил пули Маяковский,

                              чтобы стрелять,

                                       стрелять,

                                               стрелять,

                                                       стрелять.

      Пинать Евтушенко так же модно, как подкусывать Маяковского, поэтому воздержимся от эстетических придирок, но двусмысленность налицо: во-первых, никаких пуль нам Маяковский не оставил, поскольку пуля в барабане была одна. Он неоднократно играл с собой в русскую рулетку, и на этот раз был шанс, что обойдется, но логика судьбы оказалась сильнее случая. Во-вторых, хотел того поэт или нет, у него получилось, что сам Маяковский, завещая потомкам такое же поведение, выстрелил в «тупость, в лицемерье, в пошлость» – то есть убил все это в себе. Роковое несоответствие в том, что Маяковский выстрелил в себя, а у Евтушенко получается, что он завещал стрелять в других. Это опять-таки не кощунство, а бессознательная попытка приспособить культ к новой реальности, к оптимизму ранних 1960-х, – своеобразное обновленчество применительно к Маяковскому, попытка «переиграть в мажоре» его биографию и судьбу. Действительность, как всегда, не преминула подчеркнуть это несовпадение. Сам Евтушенко через сорок лет в стихах «Опять револьвер Маяковского» вспомнил, как во время чтения этой главы из «Братской ГЭС» «вбежала девчонка с пшеничными русыми косами, “Застрелен Джон Кеннеди” дико крича на ходу».

                         Свинцовая куколка-пуля,

                                  ты дура, а жизни владычица.

                         Судья только Бог,

                                  ну а ты самозванка-судья.

                         А из револьвера —

                                  пусть даже Владим Владимыча —

                         не надо достреливать пуль

                                  ни в других,

                                          ни в себя.

      Любопытно, что это стихотворение Евтушенко подражает Маяковскому не только ритмически, но и, так сказать, иконически – оно сознательно или бессознательно отсылает к «Лучшему стиху»:

                                  Аудитория

                                           сыплет

                                                   вопросы колючие,

                                  старается озадачить

                                           в записочном рвении.

                                  – Товарищ Маяковский,

                                           прочтите

                                                   лучшее

                                  ваше

                                           стихотворение.

                                  <…>

                                  Пока

                                           перетряхиваю