Кавказский пленник. Александр Пушкин

внимал со всех сторон,

      Когда кинжал измены хладный,

      Когда любви тяжелый сон

      Меня терзали и мертвили,

      Я близ тебя еще спокойство находил;

      Я сердцем отдыхал – друг друга мы любили:

      И бури надо мной свирепость утомили,

      Я в мирной пристани богов благословил.

      Во дни печальные разлуки

      Мои задумчивые звуки

      Напоминали мне Кавказ,

      Где пасмурный Бешту[1], пустынник величавый,

      Аулов[2] и полей властитель пятиглавый,

      Был новый для меня Парнас.

      Забуду ли его кремнистые вершины,

      Гремучие ключи, увядшие равнины,

      Пустыни знойные, края, где ты со мной

      Делил души младые впечатленья;

      Где рыскает в горах воинственный разбой

      И дикий гений вдохновенья

      Таится в тишине глухой?

      Ты здесь найдешь воспоминанья,

      Быть может, милых сердцу дней,

      Противоречия страстей,

      Мечты знакомые, знакомые страданья

      И тайный глас души моей.

      Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя

      Едва, едва расцвел и вслед отца-героя

      В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,

      Младенец избранный, ты гордо полетел.

      Отечество тебя ласкало с умиленьем,

      Как жертву милую, как верный свет надежд.

      Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем;

      Я жертва клеветы и мстительных невежд;

      Но, сердце укрепив свободой и терпеньем,

      Я ждал беспечно лучших дней;

      И счастие моих друзей

      Мне было сладким утешеньем.

      Часть I

      В ауле, на своих порогах,

      Черкесы праздные сидят.

      Сыны Кавказа говорят

      О бранных, гибельных тревогах,

      О красоте своих коней,

      О наслажденьях дикой неги;

      Воспоминают прежних дней

      Неотразимые набеги,

      Обманы хитрых узденей[3],

      Удары шашек[4] их жестоких,

      И меткость неизбежных стрел,

      И пепел разоренных сел,

      И ласки пленниц чернооких.

      Текут беседы в тишине;

      Луна плывет в ночном тумане;

      И вдруг пред ними на коне

      Черкес. Он быстро на аркане

      Младого пленника влачил.

      «Вот русский!» – хищник возопил.

      Аул на крик его сбежался

      Ожесточенною толпой;

      Но пленник хладный и немой,

      С обезображенной главой,

      Как труп, недвижим оставался.

      Лица врагов не видит он,

      Угроз и криков он не слышит;

      Над ним летает смертный сон

      И холодом тлетворным дышит.

      И долго пленник молодой

      Лежал в забвении тяжелом.

      Уж полдень над его главой

      Пылал в сиянии веселом;

      И жизни дух проснулся в нем,

      Невнятный стон в устах раздался;

      Согретый солнечным лучом,

      Несчастный тихо приподнялся;

      Кругом обводит слабый взор…

      И видит: неприступных гор

      Над ним воздвигнулась громада,

      Гнездо разбойничьих племен,

      Черкесской вольности ограда.

      Воспомнил юноша свой плен,

      Как сна ужасного тревоги,

      И слышит: загремели вдруг

      Его закованные ноги…

      Все, все сказал ужасный звук;

      Затмилась перед ним природа.

      Прости, священная свобода!

      Он раб.

      За саклями[5] лежит

      Он у колючего забора.

      Черкесы в поле, нет надзора,

      В пустом ауле все молчит.

      Пред ним пустынные равнины

      Лежат зеленой пеленой;

      Там холмов тянутся грядой

      Однообразные вершины;

      Меж них уединенный путь

      В дали теряется угрюмой —

      И пленника младого грудь

      Тяжелой взволновалась думой…

      В

1

Бешту, или, правильнее, Бештау, кавказская гора в 40 верстах от Георгиевска. Известна в нашей истории.

2

Аул. Так называются деревни кавказских народов.

3

Уздень, начальник или князь.

4

Шашка, черкесская сабля.

5

Сакля, хижина.