Мистические истории. День Всех Душ. Генри Джеймс

ью и высокой культурой, считавшая себя средоточием цивилизации… боялась: боялась, что созданное с таким трудом может рухнуть, что «дикари» с далеких островов прельстят леди и джентльменов своими причудливыми ритуалами, что эволюция (опять-таки совсем недавно описанная Чарльзом Дарвином и вызвавшая столько споров) пойдет вспять, коль скоро человека от животных не отделяет безусловная и незыблемая граница.

      Идея домашнего очага, еще одна как будто абсолютная ценность эпохи, тоже, надо полагать, вызывала сомнения и тревоги – иначе не возник бы ставший знаковым, классическим образ дома с привидениями (haunted house – дословно это выражение перевести практически невозможно, английский глагол to haunt обозначает «преследовать», «появляться», «обитать» – собственно, то, чем и занимаются призраки). Это, конечно, не зловещий замок из старинных романов, но место на свой лад не менее пугающее – именно что своей обыденностью. Сестра героини «Дня Всех Душ» выбирает очень точную формулу для этого ощущения: «становится не по себе». И тем больше не по себе, что дом с привидениями – это все же дом и обыденное сознание привыкло к идее домашнего уюта и безопасности («мой дом – моя крепость»).

      Другое наблюдение проницательной рассказчицы также можно распространить на весь жанр: призраков в готических новеллах зачастую видят действительно люди рационального склада ума, например военные или ученые, то есть те, для кого подобная неожиданность оказывается максимально травматичной, потому что бросает вызов всей их тщательно выстроенной картине мира. Но это все же жанр развлекательный, призванный не устрашать и поучать, а доставлять удовольствие, и потому страх здесь не совсем настоящий, а призраки то ли реальны, то ли нет: не потому ли так часто встречается фигура повествователя, посредника между миром истории и миром читателя? Так, события «Дня Всех Душ» непосредственная их участница пересказывает сестре, а уже та – нам, и получается, что между читателем и самим таинственным происшествием стоят целых два посредника и большой вопрос, что же было «на самом деле». Конечно, это своего рода игра, и читатель прекрасно понимает меру условности повествования и ни за что не спутает его с документальным свидетельством (хотя в то время существовали и так называемые «подлинные истории с привидениями» – сборники рассказов очевидцев), но напряжение между различными возможными истолкованиями делает чтение еще более увлекательным.

      Статус историй с привидениями как жанра столь же проблематичен. С одной стороны, это действительно развлекательное чтиво, продукт массовой культуры (и в нем было немало явной «халтуры»), с другой – им не пренебрегали ведущие писатели эпохи. Автор самого раннего из представленных в сборнике произведений, Элизабет Гаскелл, давно имеет статус классика английской литературы и прославилась в первую очередь социальными романами, но к жанру готической новеллы обратилась по просьбе Чарльза Диккенса, еще более известного (и тоже слывущего реалистом) автора, который издавал журналы «Домашнее чтение» и «Круглый год». Диккенс надеялся, что его журналы будут не просто скрашивать досуг читателей, но и просвещать их, способствовать их нравственному росту. Его собственные рождественские повести («Рождественская песнь в прозе», «Сверчок на печи» и др.) содержали ярко выраженные «готические» и одновременно дидактические элементы, а, например, новелла «Сигнальщик» – это классическая «история с привидением».

      В настоящий сборник вошла новелла Гаскелл «Любопытно, если правда». И это очень необычный текст (ее же «Рассказ старой няньки» – гораздо более типичный образец жанра). Перед читателем – как будто письмо некоего эсквайра Ричарда Уиттингема, документ, личное свидетельство. В этом нас убеждают многочисленные точные подробности в начале повествования – упоминания родственников и предков (среди которых известные исторические персоны), мест во Франции, куда рассказчик собирался поехать ради архивных разысканий, вполне прозаические бытовые детали. Впрочем, очень быстро история, что называется, сворачивает не туда – и вместо рассказа о работе в архивах мы получаем нечто совсем иное.

      Наш герой отправляется на вечернюю прогулку, задерживается и решает срезать путь. Нетрудно вообразить – конечно, в первую очередь тем, кто знаком с жанром готической новеллы и знает «правила игры», – что это оказывается роковым решением, пусть в данном случае последствия и не столь опасны. Истории с привидениями заимствуют из устных рассказов, сказок и легенд некоторые повествовательные принципы, например обязательное нарушение запрета. Как известно, жена Синей Бороды открыла запретную комнату, но, если бы она послушалась мужа, сказки бы попросту не было; так и в готической новеллистике любое вторжение в запретную зону, любое вольное или невольное действие «вопреки правилам» запускает цепочку таинственных и жутковатых событий. Здесь, как опять-таки можно догадаться, ничего фатального для героя (он же рассказчик) не происходит – иначе сообщить о них было бы просто некому, да и в заглавии и в интонациях сэра Ричарда («события настолько необычные, что принял бы их за сон») звучит обещание скорее увлекательного и необычайного, чем пугающего.

      И сон, между прочим, упоминается отнюдь не случайно. Мы уже знаем, что фигура рассказчика позволяет сделать достоверность событий проблематичной, –