Клуб анонимных мстителей. Александра Байт

добавлялось гаденькое циничное желание вскочить, отшвырнув стул, заорать, послать все и всех подальше – сделать хоть что-нибудь, только бы расшевелить этих несчастных терпил вокруг.

      Приподняв веки, я покосилась на Аньку – подруга покорно распласталась на стуле и, зажмурившись, наверняка вспоминала по заданию ведущей постигшую ее невиданных масштабов обиду. Я хмыкнула про себя: эка невидаль, застукала своего тусклого до ноющей боли в зубах кавалера с какой-то девицей в пиццерии неподалеку от дома! Потом долго и абсолютно беззубо верещала на все заведение, рыдала и грозила «отступнику» карами небесными…

      Анька, как это часто бывает, была заправским сапожником без сапог. Подруга кичилась дипломом психолога, преспокойно опуская тот факт, что многие из институтских заданий – как правило, самые креативные – в свое время накидывала ей по телефону я. Осев на работе в отделе кадров какой-то конторы средней руки, она который год бредила карьерой в тренингах и таскала меня на все мало-мальски заметные душекопательные занятия. Это был тот самый случай, когда проще было подчиниться, чем объяснить, почему не пойдешь, – вцеплялась Анька мертвой хваткой.

      Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что на нынешнюю групповую терапию я согласилась без обычного предубеждения. «Работаем с обидами. Выслушаем, поймем, научим справляться с острыми эмоциями. Здесь вы встретите тех, кто столкнулся с обидами похлеще вашей, – и осознаете, что у вас-то все еще не так плохо!» – последний пассаж рекламной листовки немного смягчил мой скепсис.

      Увы, на тренинге царила унылая тягомотина: всхлипывавшая девушка поведала о травле в школе, потом все желающие высказали слова поддержки и пообнимались под крики «Мы вместе!». Грешна, тоже покричала, чтобы не выбиваться из компании, но зревший в душе протест грозил в любой момент вырваться наружу.

      Эх, да что вы знаете об обидах, дети! Обида – не заброшенные прыщавыми юнцами на дерево кроссовки и уж точно не свидание твоего никчемного парня с блеклой, ему под стать, барышней. Все это вполне можно было пережить – и благополучно забыть. Или даже отыскать в этом скудоумную мотивацию: пестовать обидку под низкосортную душещипательную песню и, размазывая по физиономии остатки макияжа, сочинять хитроумные планы мести.

      Все это слишком мелко и недостойно хлесткого термина «обида». Того разъедающего тебя изнутри, будто чистая, незамутненная кислота высочайшей концентрации, ощущения, тех отчаянных рыданий, когда, кажется, вот-вот выплюнешь собственное сердце, и того бессилия, от которого хочется рвать себя, как когтями. Я знаю, что это такое. Я знаю об этом все.

      Обида моя тянет на солидную цифру с шестью нулями. Сколько ни уводила себя от желания посчитать, на какую сумму меня обобрали, а все-таки сдалась – и, проведя нехитрую поверхностную калькуляцию, пришла в ужас. Двенадцать соток на престижном северо-западе области, добротный дом с обстановкой – наверняка я еще поскромничала в расчетах!

      Хотя плевать я хотела на деньги. Наверное, я – набитая опилками дура без «лавэ», но никогда не мерила на деньги людей и обстоятельства. Вот и в этой истории все свелось к банальному «вишневому саду»: после смерти моего бесхарактерного деда выяснилось, что дача, на которой я выросла, где знала каждый уголок, со всеми «намоленными» фотографиями, картинами и записками родных, уже год как принадлежит… дочери его бойкой второй жены!

      – Закрыли глаза, закрыли, – послышался совсем рядом мягкий, но настойчивый голос, и я вздрогнула, осознав, что на время «вылетела» из процесса расслабления. Веки опустились, давая мне возможность сосредоточиться на словах психологини. – А сейчас пусть каждый представит себя там, где ему комфортнее всего. Может быть, это пляж с белым песочком и море, или, например, дождливый весенний Париж со свежей зеленью и теплыми круассанами, или…

      …или дачный поселок писателей в пятидесяти километрах от родной столицы. Красивое, но, наверное, ничем не примечательное место – за исключением того факта, что только там я и была по-настоящему счастлива. Помню, как взлетала на старых деревянных качелях, мечтая, что стану певицей… нет, следователем… а может, знаменитым журналистом с ордой поклонников. Вдали полыхало заходящее солнце, я с наслаждением подставляла лицо его слепящим ласковым лучам – и мечтала, мечтала, мечтала… Это была моя жизнь. Маленький мир самой обычной наивной девочки с косичкой, сердце которой рвалось от радости за то, что уготовано ей в будущем. Но, как водится, девочка жестоко ошибалась…

      «Ленок – хозяйка! И точка. Так решил твой дед. И перестаньте с матерью названивать, мне надоели эти дрязги», – не далее как позавчера отрезала по телефону «безутешная вдова» деда. Даже не знаю, что привело меня в большее бешенство: категорическое нежелание циничной ведьмы идти хоть на какой-то контакт или это простецкое, гаденькое «Ленок».

      Двадцать лет назад я, еще девочка-подросток, скрепя сердце смирилась с желанием деда вновь обзавестись семьей. По современным меркам он был еще совсем не старым, да и бабушки к тому моменту несколько лет как не было на свете. Случайно познакомился в санатории с медсестрой, «разведенкой»