Король Неверленда. Никки Сент Кроу

рахаешься.

      А я прекрасно вру.

      Продолжаю скакать на Энтони, он улыбается, а затем, дотянувшись, залепляет мне рот поцелуем..

      Я ничего не чувствую. Всё тело тупо и глухо болит.

      Мигрень пульсирует в голове за глазницами.

      Я мертва внутри.

      И мне охренительно скучно.

      Остаётся лишь ждать момента, когда явится какая-то ожившая сказочка и наконец похитит меня.

      С днём рождения, мать его.

* * *

      Энтони застёгивает джинсы и отвозит меня домой.

      Внедорожник мчится по моему району, я пялюсь в окно.

      Вот он уже паркуется у бордюра, и я начинаю открывать дверцу, но Энтони хватает меня за руку и наклоняется за поцелуем.

      Я нехотя отвечаю.

      – Пойдёшь на вечеринку в выходные? – спрашивает он с большей надеждой, чем мне хотелось бы.

      Девчонку, которая не прочь перепихнуться, всегда приглашают на вечеринки. На целую прорву вечеринок. Все они одинаковые, но это мне и нравится. В моей жизни было мало постоянных вещей.

      – Напиши мне, – отвечаю я, потому что понятия не имею, где буду в эти выходные.

      Сегодня мой восемнадцатый день рождения, и до меня все женщины в роду Дарлинг исчезали именно в эту дату.

      Кто-то на сутки, кто-то на неделю или на месяц.

      Но возвращались они уже сломленными, в разной степени невменяемости.

      Я не хочу сходить с ума. Меня вполне устраивает быть такой, как сейчас. По большей части.

      Стоит мне войти домой через заднюю дверь, как прямо передо мной внезапно появляется мама.

      – Где ты была, Уинни? Я думала, он уже забрал тебя и… – Тут же она переключается на другую мысль, бежит к ближайшему окну и проверяет задвижку.

      За работой она вечно бормочет себе под нос.

      Пираты, и Потерянные Мальчишки, и феи.

      И он.

      Она не произносит его имени, пока бодрствует, но ночью иногда просыпается с криком.

      Питер Пэн.

      Мама лежала в психиатрической больнице семь раз. Говорят, она шизофреничка, как и бабушка, и прабабушка – и все женщины в семье Дарлинг до неё.

      Фамильное безумие, передавшееся мне по наследству.

      – Уинни! – Мама подбегает ко мне, хватает меня за запястья. Руки у неё костлявые, глаза широко распахнуты от испуга. – Уинни, что же ты творишь? Иди в комнату! – Она толкает меня вдоль коридора.

      – Но пока ещё день. И я хочу есть.

      – Я тебе принесу… когда он… ладно, слушай. – И вот она уже ослабила хватку и снова смотрит вдаль, хмурясь чему-то своему. У меня внутри всё сжимается.

      Пожалуйста, ради всех богов мира, я не хочу закончить, как моя мать.

      Она кричит на меня:

      – Он уже близко!

      – Я знаю, – обращаюсь к ней специальным успокаивающим голосом, – знаю, что он близко, но у тебя дом задраен лучше, чем бомбоубежище. Не думаю, что хоть кто-то сможет попасть сюда.

      – О, Уинни, – у неё перехватывает дыхание. – Он может проникнуть куда угодно.

      – Если он может проникнуть куда угодно, зачем запирать окна? Зачем оставаться в комнате?

      Она запихивает меня за порог, игнорируя логические доводы.

      «Особая комната», где я живу, – буквально произведение искусства, памятник кромешному ужасу. В грубых мазках краски на стенах читается безумие. Все стены расписаны руническими символами, у двери на наличнике знаки чуть ли не вытравлены.

      Через каждый наш съёмный дом проходил целый строй так называемых ведьм, шаманов и жрецов вуду, и все они появлялись в нашей жизни, чтобы продать маме очередной секретный способ защититься от него.

      У нас и так никогда не было денег, но мы спускали всё, что могли, вот на это.

      – Я принесу тебе что-нибудь поесть, – решает мама. – Что ты хочешь?

      – Да всё в порядке. Я могу…

      – Нет! Я принесу. А ты останешься в комнате. Оставайся в комнате, Уинни!

      Она убегает обратно в коридор, в своём лёгком развевающемся белом платье напоминая привидение. Через несколько секунд с кухни слышится грохот кастрюль и сковородок, хотя я абсолютно уверена, что у нас нет никакой еды, которую можно было бы положить в кастрюлю.

      Это девятнадцатый дом, в котором мы поселились.

      Я знаю количество мест проживания, которые мы сменили, но не могу вспомнить большинство из них. Когда множество разных стен сливается в одно невнятное пятно, трудно почувствовать себя как дома.

      Мама объясняла, что думала сбить его – Питера Пэна – со следа нашими постоянными переездами. Мы путешествуем налегке. У меня есть две сумки с вещами и один сундук, доставшийся от прапрабабушки Венди. Внутри он меньше, чем снаружи, а по весу вдвое тяжелее, чем кажется.

      Избавиться от него я не могу.

      Сундук как будто