В поисках советского золота. Джон Литтлпейдж

всеми прочими, стоя у стены в длинной комнате, облицованной белым мрамором, рассматривая толпу туристов и американское население Москвы. Он только что вернулся из многомесячного путешествия в «форде» советского производства по караванным путям северного Казахстана и Алтайских гор.

      Мне объяснили, кто он, и помнится, я расспрашивал его про золотые прииски в азиатской части России, поскольку интересовался этим предметом с точки зрения международной политики.

      – Когда находят золото где-нибудь в неосвоенном месте, далеко от городов или железных дорог, сколько времени требуется, чтобы его застроить? – спросил я тогда. – Я имею в виду, ведет ли находка золотоносной жилы за собой цивилизацию: школы, места развлечений и тому подобное – быстрее или медленнее в Советской России, чем в Соединенных Штатах?

      Литтлпейдж ответил на мой довольно-таки запутанный вопрос безотлагательно.

      – Когда люди находят золото, – пояснил он с легкой улыбкой, – они очень скоро получают, что им требуется, будь то на Аляске или в Советской России.

      Я привожу ответ специально, поскольку он проливает свет на практичные взгляды Литтлпейджа, чего бы они не касались. Наше американское сообщество в Москве, в котором все придерживались самых разных взглядов на Россию и коммунизм, постоянно захлебывалось в «идеологических» абсурдных спорах. Советские коммунисты обволакивали нас своеобразной атмосферой из псевдонаучных терминов, новоизобретенным языком, который ежечасно лился со страниц газет, по радио, в кино – везде. Этот язык, как шифрованная «поросячья латынь», что дети придумывают для собственного развлечения, оказался очень прилипчивым и распространился по всему миру, чему же тут удивляться, если иностранные дипломаты и корреспонденты газет, аккредитованные в России, подхватили тот же мотив. Что меня привлекло в Литтлпейдже с первого же обмена мнениями – его иммунитет к этой искусственной речи.

      Наши с ним беседы про советскую промышленность, положение рабочих, женский труд на шахтах и прочее очень помогли мне в написании статей для «Кристиан Сайенс Монитор», дали возможность лучше объяснить то, что в противном случае безнадежно запуталось бы в лабиринте большевистской терминологии.

      Я всегда мог рассчитывать на Литтлпейджа, когда требовалось выразить точку зрения американского «производителя», если прибегнуть к словечку, которым он любил себя характеризовать.

      Когда в августе 1936 года советское правительство начало серию процессов по делу о контрреволюционной деятельности высокопоставленных коммунистов, большинство иностранцев в Москве считали, что Иосиф Сталин и его окружение выдумали все те обвинения, в которых злополучные подсудимые сознавались в зале суда, и каким-то образом заставили их признать свою вину. Процессы произвели впечатление даже на тех, кто рассматривал всю процедуру как фальсификацию с начала до конца.

      Литтлпейджа не было в Москве в то время, он вернулся после длительного пребывания на советском Дальнем Востоке только после второго процесса, в январе 1937 года, когда влиятельные коммунисты сознались, что занимались «вредительством» на различных советских заводах, чтобы дискредитировать Сталина.

      Я спросил Литтлпейджа:

      – Как вы думаете? Обвинение ложное или нет?

      Он ответил:

      – В политике я не разбираюсь, но немало знаю о советской промышленности. И точно знаю, что определенная часть советской индустрии сознательно подвергалась саботажу, вряд ли такое возможно без помощи высокопоставленных коммунистов. Кто-то занимался вредительством в промышленности, а все высокие посты в ней занимают коммунисты. Так что, мне представляется, коммунисты помогали саботажу в индустрии.

      Теории для Литтлпейджа не существовали. Однако своим глазам он верил.

      Чем дольше я говорил с Литтлпейджем, тем больше убеждался, что он накопил кучу материала на ценнейшую книгу о Советской России.

      Его положение среди иностранцев было совершенно уникальным, насколько мне известно, ведь он работал в тесном контакте с советскими организациями, и в то же время не отклонился ни на йоту от своих прежних американских взглядов. Все другие иностранцы либо приехали в Россию как сочувствующие коммунистам, и были приняты в советских кругах именно по этой причине; либо, не являясь политически ангажированными, находились целиком и полностью вне советской системы. Литтлпейдж пребывал внутри системы много лет, но оставался все таким же беспристрастным, как и поначалу.

      Он был будто янки из Коннектикута при дворе короля Коммунизма: наблюдал за происходящим и не особенно удивлялся тому, что видел. У этих людей свой собственный подход, говорил он, и не его дело их судить. Его наняли для выполнения определенной работы, получить для них как можно больше золота, и он старался в меру своих возможностей. Ладил он с ними хорошо, потому что не вмешивался в их внутренние интриги и не пытался совать свой нос в дела, не связанные с добычей и выплавкой золота.

      Я сказал ему:

      – Именно вам и следует написать книгу о Советской России. Вы эту систему знаете как никто другой, и всегда рассматривали ее со здоровым