Ундинки. Соня Орешниковая

н деревенских. Да и они его не жаловали. Бирюк. Могилы роет, кладбище сторожит. А чего его сторожить? Это деревня, здесь все свои, никто там по ночам не шастает.

      Иногда в сторожке там остается до утра. Порядок наводит. Тропинки чистит. Опавшую листву собирает. Заброшенные могилы в порядок приводит.

      Иногда просто обход делает и в свой дом возвращается. Федор еще и егерем у них в деревне считается. Каких животных выхаживает, лисиц, в основном. Волки тоже случались. В вольере у него жили. И даже однажды лося выхаживал.

      Двор у него большой, сарай тоже, и две здоровые, но поджарые собаки. Всегда с ним. В лес. На кладбище.

      Вроде бы, хороший мужик. Рукастый. Но все молчком. Ни с кем не дружит. Никто про него ничего толком не знает. Кто такой, откуда.

      Раньше в этом доме ведьма жила, Ефросинья. Потом сгинула. И этот бирюк приехал и поселился. Местные ходили с делегацией. Прознать, кто таков.

      А он говорит, Федором зовут. И глазами своими темными, как ночь, смотрит. Оторопь берет. Язык немеет. Убоялись местные, поклонились и ушли. Федор так Федор. Потомок Ефросиньи, стало быть. Тоже со странностями. Пусть живет. Зла не творит. Наоборот, помогает.

      Кто из местных заболеет, всегда тут как тут, на машине до города к врачу везет. Хоть среди ночи. Как только прознает, не ясно.

      Думали, колдун. Пришла к нему однажды Дуняша. Муж, говорит, заболел, подсоби. А этот бирюк смотрит мрачно и говорит:

      – К врачу отвезти могу. Закопать могу. Тебе как подсобить нужно?

      Больше местные к нему не лезли. Ни во двор, ни в душу. Захочет – поможет. Не захочет – значит, так надо.

      Женщину Федор про себя назвал Ундиной. А как ее еще звать? В камышах у реки спала.

      Русалка эта к вечеру только очнулась. Села осторожно на топчане. Огляделась.

      Собаки залаяли, к ней подбежали. Хвостами машут, лицо лижут. Она улыбнулась, каждую погладила. А потом и хозяина дома увидела.

      – Федор меня зовут. А тебя?

      А она молчит и смотрит на него. На него и сквозь него. Глаза у нее черные, как дорога в ад. И словно она на Федора сквозь закрытые веки смотрит. Там, за взглядом этим, река темная, черная, воды мутные. Что с ней случилось, кто такая, не скажет. Не скажет – и не надо. Ее дело.

      – Ундиной звать буду, – кивнул Федор.

      Так и стали жить. Первый день она отлеживалась, видно было, что ей неловко просто так лежать и ничего не делать. Поэтому на следующий день решила его отблагодарить за приют. В избе прибрала. Еды наготовила. Давно Федор так вкусно не ел.

      Суп ел, аж слезы выступили. Посмотрел на нее и сказал:

      – Горячий просто. Я сам с руками, готовить умею. Но не так вкусно.

      Она только головой кивнула. Даже не улыбнулась.

      В вечеру, вроде, порывалась уйти, остановил ее, слегка тронув за рукав.

      – Не хочешь уходить туда, откуда пришла – оставайся. Ты мне не в тягость. Я тебе тоже в тягость не буду.

      Местным интересно было, страсть. Неужто бирюк себе жену нашел? Но спрашивать побоялись. А то смотрит зенками своими, аж мурашки по коже. Захочет – сам скажет. А и не знают – и то легче, совесть чиста. Может, тоже ведьма какая. Тоже глазищи темные, как небо после заката. Два сапога пара.

      Стала Ундина Федору помогать не только по дому. На кладбище с ним ходила. Помогала убирать. Нравилось ей там. Тихо, спокойно. Даже разговаривала как-будто с кем-то, шептала что-то. Только с Федором молчала. Как немая. Даже с собаками его, бывало, говорит тихонько, а с Федором – молчит.

      Однажды только спросила Федора, который убирал старую могилу:

      – Ты их слышишь?

      – Кого?

      – Мертвых.

      – Я их вижу.

      Так она и не поняла, про покойников он или на самом деле видит их призраки. У Федора, как и у нее, тоже была тайна. И он ей ее не расскажет. Да ей и не надо. Своей хватает.

      Да и какая у нее тайна? Жизнь не удалась, любовь не сложилась, ребенок не родился. Мать рано умерла, отец сразу на другой женился. А у той своя дочь и две внучки, лишней стала.

      Как-то Ундина проснулась утром и из-под опущенных ресниц наблюдала за Федором. И у него, наверняка, такая же тайна. Нет ничего страшного в прошлом. Просто хорошего там тоже нет.

      Федор спиной почувствовал взгляд, повернулся, нахмурился слегка.

      – Чего смотришь?

      – А чего бы и не посмотреть, коль мне боженька глаза дал?

      – В бога веришь?

      – Ни в бога, ни в черта, ни живых, ни в мертвых.

      – А в меня веришь?

      – А как в тебя верить надо?

      – Просто.

      Она пожала плечами.

      – Не понимаю я, про что ты. Ты не бог, чего в тебя верить? Сам в себя верить должен.

      – А если сил нет?

      Она