Предсмертная исповедь. Аполлон Александрович Григорьев

ойник страшный был чудак!

2

      Он умирал… глубокий взгляд

      Тускнел заметно; голова

      Клонилась долу, час иль два

      Ему еще осталось жить,

      Однако мог он говорить.

      И говорить хотел со мной

      Не для тогою, чтоб передать

      Кому поклон или привет

      На стороне своей родной,

      Не для того, чтоб завещать

      Для мира истину, – о нет!

      Для новых истин слишком он

      Себе на горе был уме!

      Хотел он просто облегчить

      Прошедшем сдавленную грудь

      И тайный ропот свой излить

      Пред смертью хоть кому-нибудь;

      Он также думал, может быть,

      Что, с жизнью кончивши расчет,

      Спокойней, крепче он уснет.

3

      И, умирая, был одним,

      Лишь тем одним доволен он,

      Что смертный час его ничьим

      Участьем глупым не смущен;

      Что в этот лучший жизни час

      Не слышит он казенных фраз,

      Ни плача прошлого о том,

      Что мы не триста лет живем,

      И что закрыть с рыданьем глаз

      На свете некому ему.

      О да! не всякому из нас

      Придется в вечность одному

      Достойно, тихо перейти;

      Не говоря уже о том,

      Что трудно в наши дни найти,

      Чтоб с гордо поднятым челом

      В беседе мудрой и святой,

      В кругу бестрепетных друзей,