Пороки и наваждения. Викрам Паралкар

itle>

      I

      Я удивился, Максимо, узнав, что ты аптекарь. Я здесь уже семьдесят лет, за эти годы в Центральной библиотеке бывало столько аптекарей, что и не сосчитать, но ни один из них не выказал желания стать библиотекарем. Ты еще и старше – дай угадаю: тебе около сорока, остальные же тут с тех пор, как начали пробиваться усы. Осторожнее с теми шкафами: не очень-то они устойчивые. Лучше иди вдоль этой стены.

      Как я говорил, это место сродни монастырю. Родители отдают сюда детей, и те поначалу метут полы и моют стены. Большинство из них никогда не добьются большего. Те немногие, кто выучиваются читать и писать, становятся писцами: переплетают книги, копируют трактаты, записывают за приезжими учеными. Лишь самые одаренные дорастают до библиотекарей. Впрочем, ни к чему утруждать тебя черной работой. Я читал твой трактат о болезнях эпифиза. Исчерпывающее, кропотливое исследование.

      Обычно новичкам показывает Библиотеку кто-нибудь из молодых библиотекарей, но в твоем случае я решил, что сделаю это сам. Не мешает размять ноги. Врачи запретили мне выходить из комнаты: они уверены, что постельный режим отсрочит мою смерть. Я живу уже дольше, чем заслуживает человек, и чахотка стремится поскорее меня прикончить. Не беспокойся, я не обременяю тебя тайной. Об этом знают все – и обращаются со мной точно с хрустальной вазой. Как бы то ни было, чем не причина нарушить запреты врачей?

      Идем сюда, и смотри под ноги, тут поворот.

      Как видишь, мы постоянно пристраиваем к Библиотеке новые флигели и сегменты. Знал бы ты – а впрочем, скоро узнаешь, – сколько нам каждый день привозят ведомостей! Подробные описания боевых ранений, сообщения об эпидемиях, патентные формулы новых снадобий, эскизы целебных амулетов, рецепты растительных экстрактов со всех уголков света, а нам, библиотекарям, приходится думать, как включить все это в каталог. Библиотека – лишь зеркало медицины за ее стенами. Ты лучше меня знаешь, что и диагноз, и лечение день ото дня становятся эзотеричнее. Теперь недостаточно быть врачом: нужно знать алхимию и картографию. Даже движение звезд. Как прикажешь за всем этим уследить? Растет ведь не только хранящееся в Библиотеке знание, но и царящий в ней беспорядок. Но это мало кто понимает.

      В свое время ты узнаешь и о наружных коридорах, и об их содержимом. Ты об этом не упоминал, Максимо, но тебе наверняка не терпится увидеть главный зал, верно? Да, я так и думал. Вряд ли тебе случалось бывать там – если, конечно, у тебя не нашлось веской на то причины. Раньше мы были намного более открытыми, но после того безумца – я расскажу о нем позже – пришлось устрожить правила. Мы пускаем лишь тех, у кого есть письма от покровителей, подтверждающие их ученость. И душевное здоровье. В конце концов, Encyclopaedia Medicinae[3] всего одна и слишком ценна, чтобы ею рисковать.

      Да, Максимо со мной. Пропустите его. Обыскивать нет нужды.

      Не обращай внимания на охранника. Дурак, что с него взять. Сам понимаешь, нанимают их не за ум. Думаю, тебе не привыкать к тому, что на тебя смотрят, и все же. Я поговорил с библиотекарями, они не станут относиться к тебе иначе из-за твоего роста.

      Энциклопедия состоит из трехсот двадцати семи томов, для каждого устроены свои тиковая полка и скамья для чтения. Если ты избрал провести жизнь среди свитков и книг, аромат пергамента и велени станет для тебя желаннее запаха пищи. Знаешь ли ты, как изготавливают пергамент? Этому ремеслу учится каждый библиотекарь. Мы все бывали на бойнях, отбирали шкуры без дыр и полос от кнута, без шрамов, укусов клещей, пятен, следов болезней. Омерзительное занятие.

      Посмотри на эту книгу, на ее безупречный корешок, на чистые прекрасные слова. Ничто не напоминает о том, что некогда ее страницы висели на мясницких крюках в окружении потрохов. Сперва сырую шкуру моют и вымачивают в извести, чтобы сошла шерсть, – воняет ужасно, поверь. Трижды в день ее нужно переворачивать, да не передержать. Оставь ее в извести на день дольше – и шкура порвется. Потом шкуру растягивают и день ото дня зажимы, которые ее держат, отодвигают чуть дальше, пока она не станет тонкой, сухой и тугой как барабан. Кто знает, сколько скота ушло на создание Энциклопедии? Энциклопедии лечения. Написанной на основе смерти.

      Но довольно об этом. Посмотри, какая изящная книга. Обложка, поля, очертания каждой буквы. Как я говорил, на свете одна-единственная Encyclopaedia Medicinae.

      Amnesia inversa

      Больной Amnesia inversa[4] объясняет первые провалы в памяти тем, что от них страдают его шапочные знакомые: цирюльники, уличные торговцы, хозяева гостиниц, продавцы папирос. Но со временем подобные случаи учащаются. Привратники, прежде здоровавшиеся с больным, спрашивают, к кому он пришел. Бакалейщики, у которых он каждую неделю покупал соль и муку, уверяют, что видят его впервые. Соседи смотрят на него, не узнавая, друзья, открыв дверь, улыбаются вежливо-настороженно, как чужаку. Несчастный прибегает к настойкам и амулетам, молитвам и мольбам, но болезнь прогрессирует, поглощая всех, кто был ему дорог; наконец, он просыпается на смятых простынях

3

Энциклопедия медицины (лат.).

4

Обратная амнезия (лат.).