Листопад. Екатерина Смирнова

а корни. Видно, в этот раз солнце, стоявшее слишком низко, не успело её согреть к приходу желанного гостя. На листьях кустарника, потревоженных взмахом крыла, ломко сверкнул иней: дрозд неосторожно прочертил в небе искрящийся след, и долго не таяли крупинки, похожие на звезды

      Тот, кого дожидался иней, сделал шаг, и тень его осторожно скользнула по мокрым камням, начиная свой собственный танец.

      Заморозки…

      А рассвет ухитрился застать его врасплох. Он бродил всю ночь, не считая сумерек, и устал уже верить собственным следам, оставляя все знакомые тропы ветру.

      Сила, все та же Сила, что владеет ветром, увлекла его из дома в эту ночь – кружить по замерзшему, доброму лесу, и тропинки переплетались, как переплетались в небе лучи звезд, все еще надеясь дожить до рассвета.

      Он видел оленя, устроившегося на ночь в кущах орешника, и белку, которая прятала запасы. Видел след барсука у норы. Потревожил бобра, невесть зачем собравшегося ночью чинить запруду. Говорил с туманом и пел песни, запрокинув лицо к звездному небу.

      Ночь безумия.

      Звезды отвечали ему.

      Он не часто себе позволял такое. Только осенью, в конце сентября, когда первые дни занятий отгремели окончательно, как артиллерийская подготовка, и начинался долгий, затяжной бой, прерываемый лишь редкими затишьями каникул. Но, кто бы что ни говорил о его биографии, он был тоже человек – пусть и особого склада – и иногда на него находило. Суета давила тяжелее страха перед сплетнями. И тогда Лес, более известный как Лестер Керин, уходил куда-нибудь, где было потише.

      Как сейчас, в этом тумане.

      Все равно. Что такое туман? смесь ветра и воды? Туман. А ветра и земли – пыль. А ветра и слова… Уфф. Ветра-нет-слова.

      Казнить-нельзя-помиловать.

      Помилует ли меня дорожная пыль?

      Пыль…

      Перед глазами искрился туманный водоворот, затопляя долину. Было почти страшно и даже немного смешно глядеть, как постепенно из полупрозрачной взвеси там, далеко, возникают вершины высоких елей, шепчущие «здравствуй» на холодном ветру. А там, где стоял он, росли сосны. Высокие лохматые сосны с теплой корой, Живущие-на-высоком месте, цепляясь корнями за берег туманного океана. А там, за холмом, есть город, который в старину звался так же – Высокий холм. Далеко… Хотя какое там «далеко» – всего сотня лет и полчаса дороги.

      Накатила волна беспричинного счастья, и он наконец улыбнулся. «Здравствуй»…

      Постоял ещё немного над полной чашей тумана, встречая восход, и понял, что пора возвращаться. И в этот миг его настиг чей– то странный, внимательный взгляд, заставив обернуться в совсем другую сторону. И оглянулся.

      Внизу, в закипающем бездонном котле под оранжевым лучом рассвета, стоял единорог.

      ***

      Понедельник начинался тяжело.

      Можно было сдаться и понаставить минусов – всем, кроме двух кандидатов на медаль. Но Лес, добрый человек, не искал легких путей. А дети, как известно, не ищут знаний. Кто ж их ищет, этих знаний. Лес помнил – когда-то от одного взгляда учителя мир обычно становился серым и плоским. С нынешними правилами мир сплющивался в бумажный лист.

      Кадров не хватает. Я веду химию, я же временами – за историка… А по специальности я – археолог. И я никогда не умел обращаться с детьми.

      Обязательно находилась пара дураков – резаться в карты на задней парте. В последнем-то классе! Этих он просто выжал бы, как мочалку, и отправил к директору – так нельзя же, известно, кто у нас директор. В довершение всего на школьном дворе пятеро оболтусов – не его, слава богам – разбили нос шестому. Вот что с этим делать?

      – Веттера опять бьют, – кисло сообщил Лес лучшему другу, он же, волей судьбы – надзиратель, на большой перемене. – Его бывшие жертвы.

      (Узнает, что я шлялся по ночам – будут последствия. О боги, еще и это).

      – Ох ты! – лучший друг освободил часть дивана, сдвинув свое атлетическое пузо куда-то в сторону табуретки. – Если б это помогало!

      Лес плюхнулся на свободное место.

      – Всё есть яд, и всё есть лекарство… – равнодушно сказал он и уже не удивился себе. – Конечно, нельзя так говорить, но некоторым дозу надо побольше. Как антидоту – для алкоголика. Он же не думал, что эти пигалицы не будут его бояться, а наваляют.

      На стене медленно скручивался в рулон прокуренный график дежурств. Курить в кабинете было нельзя, но всем было плевать на это запрещение.

      – Попроси своих первоклашек не держать деньги при себе. Пусть в классе оставляют. Или ходи на завтрак с ними, он не один такой.

      – Я с ними схожу. Знаешь, сколько у него в рюкзаке нашлось?

      – Много?

      – Спроси сначала, на что. А то я уже объяснял своему классу, что бесполезно выдавать интерес к самокруткам из всякой дряни за интерес к элементарным химическим реакциям. Хорошо