Беглец. Екатерина Стадникова

итьем. Алые, страшные, как смерть, факелы. Крики, лязг, рев пламени. Мама, мамочка, за что?

      Под мостом сыро и темно. Склизкие камни, черная вода, блестящая, как оникс. Самые страшные на свете слова: «Вон они! Держи их!». Плеск. Удары палками, свист стрел. Острая боль. Снова плеск. Руки, сильные руки мужчины в мягких красных перчатках. Неужели нас спасут? Высокая женская фигура в зеленой робе. С кончиков ее пальцев в толпу летят снопы молний. Хорошо бы уметь так. Толпа воет и визжит. Кто-то падает, кто-то пытается укрыться.

      «Бегите!», – приказывает женщина. Но руки в перчатках не пускают. Жесткие, как сталь, они душат. Сквозь толпу проносятся рыцари. Алые плащи (алые факелы!), обезумевшие кони в мыле скользят по мостовой. Скрежещут подковы. Рука в красной перчатке сжимает кинжал. Женщина кричит. Почему она так кричит?!..

      Львиная храбрость – все, что остается, когда ты маленький и слабый. Больно сжать челюсть. Ткань рубашки на твердой, как железо, руке пропиталась соленой невкусной кровью. Удар. Такой сильный, что из глаз брызнули слезы. Еще и еще. Рукояткой кинжала в висок, в лицо. Лезвие скользнуло по лбу. Вместо слез на лице кровь. Горячая и липкая. Своя, не чужая. Земля дрогнула. Короткий полет. Плеск. Течение. Удушье и вонючий, поросший тиной желоб.

      Сон. Просто сон. Дыхание сбилось. Сердце бешено колотилось в груди. Не было страшного человека. И его красных перчаток. Не было убитых. Просто земля затряслась, так, словно кто-то невыразимо большой ворочается под снежным одеялом.

      Она пробежала взглядом по потрепанным корешкам книг. Кто бы ни жил здесь, в сухой норе под холмом, он друг.

      Вооружен и опасен

      «Мы не готовы отвечать за ошибки, совершенные нерадивыми учениками бездарных учителей».

Из переписки великого магистра Алого Братства с неизвестным

      Озябший стражник закашлялся и сплюнул себе под ноги, придвигаясь ближе к высокой жаровне. Огонь шумел. Его тепло и свет особенно явственно ощущались в тягучих сумерках.

      Еще немного – и пробьет старый колокол, густой вибрирующий звук которого заставляет кости гудеть. Смена кончится. Ночной караул опустит решетку, поднимет мост и запрет ворота. Форт и городок, приютившийся за его стеной, уснут до утра.

      Мысленно стражник уже ласкал пальцами крутые бока пивной кружки, когда с ним поравнялась легкая фигура.

      – А ну, стоять! – скорее от неожиданности, чем из необходимости гаркнул он.

      – Не шуми, Корд. Это всего лишь я, – отозвался из темноты знакомый голос.

      – Навен? Повесь на шею колокольчик и не смей подкрадываться к честным людям. – Корд поудобнее перехватил древко алебарды. – Ну-ка, выйди ближе.

      – Может, еще карманы вывернуть? – усмехнулся тот.

      – Может, и их, – пробурчал себе под нос стражник.

      Зыбкий свет вытесал складного парня, недавно распрощавшегося с порой юношества. Навена в форте знала каждая собака. Корд исключением не был.

      – Куда тебя несет на ночь глядя? – спросил он в надежде, что мальчишка скрасит свежими сплетнями ожидание пересменки.

      – Домой, – отозвался Навен, поправляя ремни с закрепленными на них кожаными кармашками, надетые поверх теплого дублета.

      – Это в лес-то? – Корд заглянул парню через плечо и не увидел ничего похожего на оружие. – С голыми руками?

      – Лес не враг. А оружие для врагов. – Он пристально посмотрел на стражника.

      Корд невольно поежился. Мало кто мог вынести этот взгляд. В отблесках пламени глаза Навена и вовсе казались зловещими. Нет, ничего сверхъестественного в них не было. Это были вполне заурядные человеческие глаза, если не считать цвета. «Цвет луковой шелухи», – говорили кухарки. «Солнечный топаз», – вздыхали те, кто хоть раз имели счастье любоваться перстнями на своих пальчиках.

      – Это ты волкам расскажешь, когда они тебя рвать станут, – хмыкнул Корд, отворачиваясь к огню. – Или бандитам. В мешочке на поясе золото, небось?

      – Травы, – тряхнул головой Навен. – Сегодня я не торговал. Принес, что был должен. И вот пытаюсь вернуться. Скажи, Корд, скучно тебе? Только честно.

      – Умник, – огрызнулся стражник.

      – Вызвался бы в конвоиры. Прогулялся бы. Только сегодня с тюремной барки новичков выгрузили и погнали в рудник. Не заметить ты их не мог, раз меня не проглядел, – прищурился он.

      Тут стражник зашипел, как старый кот. Только искрами из глаз не осыпал.

      – Знал бы… – Корд понизил голос до сиплого шепота. – Прогнали тут колонну каторжан. Верно. Политические все. На материке уже лет семь как не уляжется. Да. А как стало смеркаться, проехал рыцарь. За ним повозка с клеткой. Куда, братушка, спросил возницу. Тот меня только хлыстом вжик по морде! Я к рыцарю. Мессер, говорю, что делается. Этот тоже смотрит на меня как на навоз и тихо так: проваливай, мол, с дороги, если жить не надоело.

      Земля чуть заметно дрогнула. Корд ругнулся себе под нос, поправил шапку и зевнул.

      – Из наших