Подвиг Севастополя 1942. Готенланд. Виктор Костевич

в то же отделение, что я. Есть чему порадоваться, нечего сказать. Я легонько мотнул головой в сторону Мухина, жевавшего в стороне тушенку с белым хлебом – интересно было, где он его спер.

      – С виду мелкий фармазонщик, – авторитетно сказал один из краснофлотцев, слегка чернявый, с носом из разряда орлиных.

      – Посмотрим, – ответил Шевченко. – Кстати, знакомься. Костя Костаки, – показал на носатого. – И Саня Ковзун. – У этого волосы были посветлее, глаза тоже, и сам он был пошире и на вид добродушнее.

      Я протянул руку.

      – Алексей. Тушенку будете?

      – Поели уже. А Молдован у вас кто?

      – Вон тот.

      – Не салага, сразу видно.

      По всему выходило, что «салагой» был я и приписанные к моему отделению Пинский и Пимокаткин. Конечно. Хотя вслух краснофлотцы этого не сказали и нос свой не задирали – даром что у Костаки имелось что задрать. Но поглядим, как будет, когда до службы дойдет. Я слыхал, что такое на флоте «салага».

      – Ладно, – сказал Шевченко. – Пойду познакомлюсь с товарищем предметно.

      И направился к Мухину.

      – Привет, пехота. Я Шевченко, хоть и не Тарас.

      – Слышали уже, – ответил тот, сосредоточенно наматывая на ложку тушеночные волокна.

      – Ты сам откуда будешь?

      – Сейчас из Барнаула.

      – Знаю, Сибирь. Западная, да? Что там делал?

      – Чё надо, то и делал. Только я не из Сибири, а коренной москвич. Потому имей в виду, надо будет чё в Москве – помогу.

      – Всё ясно. Ну, бывай.

      Оставив Мухина в недоумении дожевывать паек, Шевченко вернулся к нам, вполне удовлетворенный «предметным знакомством». Теперь его внимание привлекла моя самозарядная подруга.

      – Сегодня выдали?

      – Ага.

      – Стрелял из такой?

      – Раз только, нас больше с трехлинейкой учили. И с «дегтяревым» немного. Рябчиков хороший был стрелок. Бил «в самую дырочку». Это он сам так говорил.

      Вот и про Рябчикова нашлось у меня доброе слово. Прошло лишь несколько часов, и стал сержант другим человеком. Мертвым, зато положительным.

      – Така крашче як трьохлынийна будэ, – сказал Саня Ковзун.

      – Если не заест, – добавил Костаки.

      – А заедает? – встревожился я.

      – Бывает, – подтвердил Шевченко. – Так что имей в виду и при случае обзаведись чем-нибудь еще. Тут всё сгодится. Во, гляди, какая у меня техника.

      Я уважительно поглядел на основательно вычищенный ППД.

      – Случаев у нас тут бывает достаточно, – проговорил Костаки. И я сразу понял, о каких таких случаях речь, – винтовки Рябчикова и Сафонова мы всю дорогу несли по очереди.

      Тут поверху крепко шибануло, шут его знает чем, кажется, хорошим снарядом. На нашу сетку, а сквозь нее на нас посыпались камешки, песок и мелкие древесные сучья. Шевченко вздохнул и встал.

      – Товарищи гансы выпили послеобеденный кофе. И эти люди хотят, чтоб я к ним хорошо относился.

      Не знаю, с чего Шевченко