Стинг. Сломанная музыка. Автобиография. Стинг (Гордон Самнер)

гие.

      Я не хотел писать традиционный автобиографический отчет о том или ином событии в моей жизни. Мне было интересно вспомнить кое-какие моменты, некоторых людей и наши отношения с ними, а также отдельные, важные для меня истории, чтобы понять, каким ребенком я был и каким человеком стал.

      1

      Зимний вечер в Рио-де-Жанейро, 1987 год. Идет дождь, на бульваре у Copacabana Hotel ни души. Ровный асфальт блестит в свете фонарей. Мы с моей женой Труди стоим под зонтом, а над нашими головами в быстрых потоках воздуха смело парят две чайки. Вдалеке угрожающе ревет океан. У обочины останавливается маленький автомобиль. На переднем сиденье силуэты двух фигур, открывается задняя дверь.

      Несколько ненавязчивых телефонных звонков, и мы получаем приглашение на религиозную церемонию в церкви, расположенной где-то в джунглях неподалеку от этого огромного города. На переднем сиденье мужчина и женщина. Они говорят нам, что церковь находится приблизительно в полутора часах езды от района Копакабана, там о нас позаботятся и вообще для волнений нет повода. Церковь, в которую мы едем, формально является христианской, хотя ее паства придерживается более синкретических религиозных взглядов и причащается древним снадобьем, известным под названием аяуаска[1], вызывающим удивительные и глубокие видения.

      Мы едем на юг. Дождь усиливается, над окружающими город холмами бьют стробоскопы[2] молний, после чего раздаются раскаты далекого грома. В радостном предвкушении мы с Труди едем на заднем сиденье, но все же слегка взволнованы тем, что ждет нас. Водитель не сводит глаз с дороги. Я сижу прямо за ним: у него большая голова, широкие плечи, а когда он оборачивается, я вижу умное лицо с орлиным носом, очки в железной оправе и растрепанные каштановые волосы. Рядом сидит привлекательная девушка с темными длинными кудрями и открытой бразильской улыбкой. Она оборачивается и интересуется, удобно ли нам. Мы утвердительно киваем, но не хотим ни самим себе, ни нашим спутникам признаваться в том, что немного нервничаем.

      Мы покидаем широкие бульвары города, и по мере того как роскошные отели Копакабаны уступают место хаосу фавел[3] на склонах холмов, сверкающих в темноте, как рождественские елки, уличных фонарей становится все меньше. Вскоре асфальтовая дорога сменяется грунтовой, изрытой гигантскими выбоинами вперемешку с лежащими на земле мрачными неподвижными собаками, между которыми медленно и аккуратно маневрирует наш водитель. Дождь кончился, но в тяжелом воздухе с листвы все еще стекают капли, а звон цикад почти заглушает музыку радиостанции, передающей незатейливый бразильский фолк. Мы останавливаемся на большой поляне, где вокруг здания с черепичной крышей беспорядочно запарковано много машин. Это простое здание, совсем не похожее на церковь (в нем нет окон и дверей), а царящая внутри атмосфера скорее напоминает городское мероприятие или собрание жителей микрорайона, чем религиозную церемонию.

      На парковке и внутри здания толпятся множество мужчин, женщин и даже детей самых разных возрастов, а также вездесущих собак. Церковь освещают свисающие с потолка электрические лампочки без абажуров. Все одеты в синие и зеленые майки или рубашки, у некоторых пришиты золотые звезды. Наверняка это какая-то униформа. Наш водитель и его спутница снимают куртки, под которыми оказываются синие рубашки. В мою душу закрадываются подозрения. Такого мы не ожидали. Для меня униформа символизирует контроль, конформизм, ограничение свободы, а в данном случае она еще несет оттенок культа или секты. Я представляю себе сенсационные газетные заголовки: «Сектанты в джунглях взяли в заложники певца и его жену». Но с другой стороны, чувствовал бы я себя спокойнее, если бы окружающие меня люди выглядели, как укуренные маргиналы? Думаю, нет, но все равно я не в восторге от униформы.

      Мы входим в ярко освещенный зал, нас встречают улыбками и знакомят с людьми, которые, кажется, являются выходцами из самых разных слоев бразильского общества. Многие говорят по-английски. После короткого обмена любезностями говорю, что я – певец, а моя жена – актриса, и интересуюсь, чем занимаются они. «Мы знаем, – говорит одна женщина, – ты – очень известный человек. Мы с мужем работаем учителями».

      Присутствующие на мероприятии оказались обычными людьми. Среди них были доктор, адвокат, пожарный, бухгалтер с женой, госслужащие, педагоги и программист. Ни одного наркомана. Если честно, я не знал, чего именно ожидал от этого мероприятия, но присутствие большой и дружелюбно настроенной группы людей меня обнадеживало.

      «Вы в первый раз будете пить растительную настойку?» – спрашивает доктор.

      Я никогда раньше не слышал, чтобы так называли то, ради чего мы сюда приехали, и предполагал, что слово «аяуаска» происходит от названия на одном из языков индейцев.

      «Да, впервые».

      Несколько человек понимающе улыбаются.

      «Не волнуйтесь, все будет в порядке», – заверяет нас одна из учительниц.

      Мы натянуто улыбаемся в ответ, стараясь подавить волнение.

      В зале собралось около двухсот человек. Все расселись на

1

Напиток-отвар, энтеоген и галлюциноген, традиционно изготовляемый шаманами индейских племен бассейна Амазонки и употребляемый местными жителями для «общения с духами» (манинкари) в целях получения практических знаний об окружающей природе и обретения целительных способностей. Основной компонент напитка – лиана Банистериопсис каап. – Прим. ред.

2

Прибор, позволяющий быстро воспроизводить повторяющиеся яркие световые импульсы. – Прим. ред.

3

Трущобы в городах Бразилии, часто расположенные на склонах гор. – Прим. ред.