Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа. Рустам Рахматуллин

астей. Опытом, действительно, облюбования Москвы.

      Речь не о том, где любится или не любится.

      Книга о том, где любится приметно и где нет.

      Где подлинная или вымышленная история любви может вернее поместиться в миф, стать мифом.

      О «вмещающем ландшафте» мифа.

      О «мифогенности» пространства.

* * *

      Любовь Средних веков сосредоточена в Кремле, поскольку это непременно государева любовь.

      Не потому, что нет другой, а потому, что всякая другая не видна, живет невидно.

      Всякая чета Средневековья передоверяет государевой чете являть любовь.

      Дальнейшее облюбование Москвы – это исход любовного предания из стен Кремля, равный исходу из Средневековья.

      Облюбование идет в шаг с Новым временем.

      Облюбование Москвы есть отчуждение любовного предания от царского, присвоение мифа частному человеку.

      А значит, рассыпание мифов по карте города.

      «Вмещающий ландшафт» любви оказывается вмещением Нового времени.

      Этот ландшафт, московский «вест», как и ландшафт традиции, московский «ист», картографируются в книге.

      Выясняется, что «вест» Москвы и в самом деле запад, «ист» действительно восток.

      И далее, что обе полусферы делятся в себе, имеют собственные юг и север, «зюйд» и «норд».

      В итоге, что Москва составлена из четвертей: юго-восточной, юго-западной, северо-западной и северо-восточной.

* * *

      Книга предшествует будущей книге автора «Четыре четверти русского», в которой четвертичное строение Москвы прослеживается вовне, и утверждается, что таково строение всей Руси с центром в Москве.

* * *

      Предмет и метод первой книги автора: «Две Москвы. Метафизика столицы» – продолжены в некоторых частях и главах этой книги.

      Например, об Арбате, Арбатце (Крутице) и Малом Арбатце как об опричных пространствах; о Перове как знаке Киева; о шереметевских усадьбах как проекциях одна другой; о метафизике целой улицы, Никольской, и переулка, Камергерского.

      Завершен начатый в книге «Две Москвы» авторский счет Семи холмов.

      Написан новый ряд метафизических портретов: граф Николай Шереметев, Сухово-Кобылин, Чайковский, Скобелев и другие.

* * *

      Автор благодарен редакциям «Независимой газеты», журналов «Новый мир», «Новая Юность», сайта «Архнадзор» и других изданий за публикацию фрагментов будущей книги в 1999–2008 годах.

      Автор благодарен Институту журналистики и литературного творчества (ИЖЛТ), Московскому архитектурному институту (МАрхИ), их студентам и вольнослушателям за многолетнюю возможность представлять и совершенствовать книгу в жанре лекций.

      Автор благодарен телеканалу «Россия-24» за экранизацию некоторых сюжетов этой книги в авторской программе «Облюбование Москвы» в 2010–2019 годах.

      Автор благодарен первым читателям этой книги или ее частей Андрею Балдину, Геннадию Вдовину, Константину Михайлову за собеседования и замечания.

      Книга первая

      Часть I. Кремль

      Василий I и Софья Витовтовна на саккосе митрополита Фотия. Шитье. 1414–1417

Кучковичи

      Кремлевскому холму условно адресуется легенда о начале города. Согласно изложению XVII века – «Повести о зачале царствующего великого града Москвы», Долгорукий, убив Степана Кучку и обозрев с горы «семо и овамо» место будущего города, отослал дочь убитого, Улиту, во Владимир, где сочетал со своим сыном, князем Андреем, будущим Боголюбским. Кучковна здесь душа Москвы – земли, которой овладела пришлая власть.

      Убийством Боголюбского братья Кучковичи, фигуры исторические, расторгают эту связь земли и власти. Дело было во Владимире; но характерно, что одна из книжных версий XVII века переносит действие в Москву времен обособления Московского княжения. Это «Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы», знаменитое первыми строчками: «И почему было Москве царством быть, и кто то знал, что Москве государством слыть?» Теперь боярин Кучка сделан современником не Долгорукого и Боголюбского, но Даниила – первого князя Московского, названного, однако, Суздальским. То есть не удельным, а великим, Владимирским. Такого князя не было. «Примыслив» Даниилу Суздаль, автор словно признается, что писал поверх истории Андрея Боголюбского. Кучковичи злоумышляют против Даниила. Злоумышляют не из мести за отца – боярин Кучка еще жив, а ради блудной связи с княгиней, участвующей в заговоре. Следовательно, княгиня в этом тексте не Кучковна, хотя зовут ее по-прежнему Улитой.

      Покушение предпринимается на заячьей охоте; раненый Даниил уходит от нападающих. Верхом он достигает берега Оки и ищет перевоз. Перевозчик просит заплатить вперед, а получив княжеский перстень на протянутое весло, отчаливает с добычей. Князь бежит вдоль берега, находит пустую могилу и ночует в ней. Преследователи являются к Улите ни с чем. Княгиня придает погоне мужнина гончего