Серсо. Виктор Славкин

анович?

      Владимир Иванович. Задача высшей степени сложности.

      Надя. Ой, я такая неумелая!..

      Валюша. Петушок, у тебя же бабушка еще тогда умерла.

      Петушок. А это другая, двоюродная. Елизавета Михайловна. Я ее даже не знал, она меня сама разыскала. Оказывается, я последний из нашего рода остался. У нас в роду с рождаемостью не очень.

      Ларс. Вложил деньги – все, попался. Всю жизнь будешь ждать процента. Я не вкладываю.

      Владимир Иванович. Я тоже. Но по чисто идейным соображениям.

      Петушок. Ну, уж это аморализм какой-то!..

      Владимир Иванович. Ох, чувствую, напродляешь ты здесь род!..

      Валюша. Петушку бы пораньше такую хату…

      Владимир Иванович. Ха! Пораньше… Ему сорок, но он молодо выглядит.

      Валюша. Петушок у нас хорошо сохранился.

      Владимир Иванович. Петушок, тебе сорок, но ты молодо выглядишь?

      Ларс. Вам сорок?

      Надя. А разве вы не знакомы с Петром Вячеславовичем?

      Ларс. В общем, я доволен, что приехал сюда. (Валюше.) А вы?

      Валюша. Частично. Процентов на сто, не больше.

      Паша подходит к дивану, накрытому чехлом, снимает чехол.

      Паша. Музейная вещь.

      Надя. Неужели?!

      Паша. Тысячу шестьсот…

      Надя. Ой, семнадцатый век!

      Паша. Тысячу шестьсот, тысячу семьсот каждый музей за эту вещь даст. (Наде.) Но я и век могу определить. Правда, не с такой степенью точности.

      Надя. Вы историк?

      Паша. Увлекаюсь.

      Надя. Ой, интересно!

      Паша. Вообразите себе, Надя. 1801 год, ночь с одиннадцатого на двенадцатое марта. В кабинет, в котором обычно почивает император Павел I, ночью проникают его офицеры, они будят Павла, тот сначала думает, что это сон, потом все понимает, молит о пощаде, и тут Михаил Зубов, силач, бьет его золотой табакеркой в левый висок. Павел падает и цепляется руками за ножку дивана – вот этого…

      Надя. Этого?!

      Паша. Император Павел I называл княгиню Анну Гагарину «улыбочка моя».

      Петушок. Да кладите на диван сумки, кладите. Продавать не собираюсь. Спать буду на 1801 годе.

      Надя. А что дальше было с Павлом?

      Паша. Его долго не могли оторвать от ножки дивана, потом накинули на шею шарф и задушили.

      Надя. До смерти?

      Владимир Иванович (осматривая диван). Узковато… Не раскладывается?

      Валюша. Петушок уместится. Он всю жизнь за шкафом на маленьком диванчике проспал. Он теперь куда хочешь впишется.

      Петушок (Валюше). Тот диванчик за шкафом не такой уж узкий был…

      Валюша. Узкий, Петенька, узкий. Поэтому ты на нем и застрял.

      Ларс. У меня квартира на одного – ну и что? Я в ней только сплю. Ночлежка – две лоджии, вид на море, отдельный вход – трехнакомнатная.

      Надя. У вас тоже кто-то умер?

      Ларс. Нет.

      Надя. И вам это разрешают?

      Ларс. Что? Почему?

      Надя. Трехкомнатная на одного.

      Ларс. Да я в ней почти не бываю.

      Петушок. Вчера. Вечер, жарко, вывеска мигает – то красный, то зеленый. Где-то часа три. Пустая улица. Ни одной машины – ни с той стороны, ни с этой. И в этой пустоте стоит человек перед светофором и ждет, когда зажжется зеленый свет, чтобы перейти улицу. Он стоит, а тут еще вывеска, и у него то лицо красное, то зеленое… Я дождался, когда его лицо станет красным, подошел к нему и сказал: «Поедемте завтра на дачу». Он позеленел и сказал: «Да».

      Паша. А может, действительно запах ромашки ценнее всей этой пыли веков? Откроешь тайну убийства Павла I, а пропустишь время цветения купавы… Правда, когда цветет купава, я прекращаю все исследования.

      Надя. Вы натуралист?

      Паша. Интересуюсь живой природой.

      Владимир Иванович. У меня дома фикус в горшке. От тетки остался. Не люблю комнатные растения, но от тетки остался…

      Ларс. Я вообще сразу говорю «да». Если мне что-то быстро предлагают, я сразу говорю «да».

      Надя. А потом?

      Ларс. А потом – «ез».

      Надя (смеется). А потом?

      Ларс. А потом «си».

      Надя. А потом?

      Ларс. Потом – «я».

      Надя. Вы?!

      Ларс.